История движения к коммунизму немыслима без истории Советского Союза, явившегося авангардом социалистического строительства. Изучение его опыта не обходится без разногласий и споров. В связи с периодически обостряющейся дискуссией о произошедшей в СССР в контрреволюции многие вновь стали задаваться вопросами на эту хотя и известную, но оттого необязательно познанную тему. В общем и целом взгляды организаций коммунистической направленности на контрреволюцию в СССР и в странах Восточной Европы можно условно разделить на «постсоветский», признающий контрреволюцией события 1989-91 гг. и «маоистский», признающий контрреволюцией события 1953-56 гг. Дискуссии на эту тему постольку актуальны, поскольку во многих странах имеются маоистские партии, например, Марксистско-Ленинская Партия Германии (MLPD) и Российская Маоистская Партия (РМП). Разновидностью маоистского подхода к вопросу о контрреволюции в СССР можно считать и позицию представителей Фонда Рабочей Академии/Рабочей Партии России (ФРА/РПР), предлагающих с недавнего времени считать датой политической контрреволюции в СССР 1961 год. Логическим продолжением теорий контрреволюции задолго до разрушения СССР являются теории государственного капитализма и социал-империализма (капитализма нового типа). В попытке разобраться в этих теориях будут кратко рассмотрены вопросы капиталистических и социалистических закономерностей, предпосылок и признаков контрреволюции, а также значения различных взглядов на контрреволюцию для классовой борьбы.

Если троцкисты начали именовать Советский Союз государственно-капиталистическим вскоре после смерти Троцкого, то коммунистические партии Китая и Албании присоединились к ним в этом вопросе после в 1960-х гг.

В течение почти 40 лет социалистический Советский Союз и его непреходящие успехи были опорой пролетариев и угнетенных народов всего мира и примером в борьбе. Но на XX съезде КПСС в феврале 1956 г. политическую власть в СССР захватила новая буржуазия под руководством Хрущёва. Она пропагандировала современный ревизионизм и постепенно реставрировала капитализм. На основе этого государственно-монополистического капитализма нового типа образовался советский социал-империализм. Он стал, наряду с США, гнездилищем мировой реакции, эксплуатации, неоколониального угнетения, разрушения окружающей среды и империалистической подготовки войны.

Попытки контролировать бюрократизм с помощью службы безопасности вместо мобилизации масс наподобие китайской пролетарской культурной революции привела уже при Сталине к мелкобуржуазному перерождению чиновников, превратившихся после смерти Сталина из госслужащих в новую буржуазию. В качестве капиталиста у Т. Клиффа (T. Cliff) у В. Дикхута (W. Dickhut) и у М.В. Попова рассматривается не единичный бюрократ, а весь класс бюрократии в качестве совокупного капиталиста, тогда как сторонник Э. Ходжи (E. Hoxha) Б. Блэнд (B. Bland) рассматривал в качестве отдельных капиталистов директоров отдельных предприятий. Блэнд считал, что в ходе реформ 1965 года директивы центрального планирования были заменены рекомендациями, а предприятия стали собственниками средств производства и конкурировали друг с другом. Блэнд продвинулся в критике госкапитализма дальше прочих, рассуждая о наличии в СССР социал-фашизма, поскольку капиталистическим государством управляла всего одна политическая партия.

Понятие социал-империализма применительно к СССР было описано у Мао в его теории трёх миров: первый мир представлен классическим империализмом, второй — социал-империализмом под руководством СССР, третий — угнетёнными и зависимыми странами под предводительством КНР. Империалистическое угнетение стран со стороны СССР представляется как экспорт капитала в форме выдачи дешёвых кредитов и как вмешательство в военные конфликты. Главное противоречие в мире поздние маоисты видели между социал-империалистом и социалистической КНР, а потому главным врагом мирового рабочего класса считался социал-империалист, а не обычные империалисты. Поражение стран социал-империализма в империалистической конкуренции рассматривается представителями данного подхода как прогрессивное явление, обостряющее противоречия капитализма и предоставляющее новые возможности для построения социализма. В связи с тем, что социал-империалистическим государством маоистами признаётся и современная КНР, тема отношения к теории социал-империализма остаётся актуальной для коммунистических партий в случае противостояния империалиста с предполагаемым социал-империалистом, к тому же ещё не построившим социализм и не пытающимся подобно Советскому Союзу помочь построить социализм другим странам.

Сторонники теории постсталинской контрреволюции сходятся на якобы свершившемся переходе к рыночной экономике с началом реформ 1965 года, предполагавших увеличение хозяйственной самостоятельности предприятий через уменьшение количества спускаемых сверху плановых показателей, расширение возможностей горизонтальных связей, ориентацию предприятий на прибыль, увеличение влияния на формирование ассортимента продукции. Поэтому важно выяснить, какие закономерности в ведении хозяйства были преобладающими — капиталистические или социалистические.

Основным законом капитализма как высшей стадии товарного производства, при котором товаром становится и рабочая сила, является закон стоимости, согласно которому обмен продуктами между обособленными производителями происходит по стоимости, т. е. по овеществлённому в этих продуктах общественно необходимому рабочему времени, а сами продукты выступают поэтому товарами. Производство и потребление опосредованы здесь рынком, так что общественный характер труда выражен в товарной форме. Целью простого товарного производства является обмен на желаемую потребительную стоимость, а на высшей стадии товарного производства (при капитализме) — увеличение капитала как возрастающей и самодвижущейся стоимости.

Основной закон социализма — закон планомерного развития общественного производства (закон планомерного развития народного хозяйства), согласно которому продукт производится с самого начала на основе единого плана с учётом общественных потребностей и направлялся государством на благо всех членов общества: на личное потребление трудящихся (фонд оплаты по труду) на общественное потребление (фонд общественного потребления) и на расширение производства (социалистическое накопление). Таким образом люди сами могут сознательно влиять на условия своей жизни, прекратив борьбу за отдельное существование. Продукты отдельных видов работ внутри такого всеобщего планового хозяйства уже не были товарами, т. к. не были продуктами независимых друг от друга частных работ. И хотя планирование хозяйственной деятельности характерно для любого хозяйства вообще, но при частной собственности на средства производства планирование в основном происходит в пределах владения одного собственника, что не исключает коопераций между различными собственниками, в т.ч. и в виде целевых программ, проводимых капиталистическим государством как представителем общих интересов класса капиталистов. В Советском Союзе всё хозяйство страны подчинялось центральному планированию. Планирование сохраняло директивный характер вплоть до конца существования государства и осуществлялось на основе балансового метода, позволяющего сопоставить ресурсы и продукты с потребностями в них и устранить возможные диспропорции, причём во все времена существовали как материальные (в натуральных показателях), так и стоимостные балансы.

Товарно-денежная форма отношений сохранялась между государственным (непосредственно общественным сектором) и кооперативно-колхозным сектором хозяйства (групповой собственностью), подчинявшемся во многом центральному планированию (планы на часть производства, установление госцен) и считавшейся поэтому одной из форм общественной собственности. Продукт единого планового хозяйства является по сути непосредственно общественным продуктом, а не товаром, как бы он при этом ни назывался.

При преимущественно нетоварном, плановом производстве не являлась товаром и рабочая сила — учёт времени здесь является уже не показателем стоимости, а показателем доли личного участия в общественном труде. Безработица была лишь ситуативной и составляла ниже 0,5 %, и уволить работника было очень сложно, хотя увольнение означало на деле лишь перевод на другую работу, ведь в СССР было право на труд — на получение гарантированной работы с оплатой труда в соответствии с его количеством и качеством и не ниже установленного государством минимального размера, — включая право на выбор профессии... .

Частное присвоение сохранялось в незначительной мере в виде продажи излишков продукта личных подсобных хозяйств на селе, в виде серой зоны сферы услуг, в виде творческого труда. Доля легальных частных хозяйств постоянно уменьшалась, но она росла в нелегальном секторе, что сыграло позже важную роль в создании материальных предпосылок контрреволюции. Однако государственная собственность оставалась преобладающей вплоть до конца существования Советского Союза. При этом директора государственных предприятий были сменяемы подобно управленцам при капитализме.

Деятельность предприятий определялась Госпланом (Государственной плановой комиссией), хотя после реформ 1965 года у предприятий было чуть больше свободы в вопросе как именно выполнить план. Планы составлялись для отраслей хозяйства и для организаций и различались по времени на оперативные (от одного дня до нескольких месяцев), текущие (1-2 года), долгосрочные/перспективные (5-7 лет) и общие (15-20 лет). Предприятие получало целевые показатели, разрабатывало план выполнения задания и подавало его на утверждение в плановое учреждение, после чего в случае утверждения план становился обязательным к выполнению, а ответственным за выполнение назначался директор.

Предприятия по-прежнему не могли самостоятельно определять, что им производить, а могли лишь менять количественное соотношения производимой продукции в пределах предписанного ассортимента. Предприятиям разрешалось установление горизонтальных связей при сохранении плановых показателей и плановом утверждении хозяйственного партнёра. Закрепление хозяйственных связей между предприятиями подтверждалось Госснабом (комиссией по материально-техническому обеспечению), устанавливавшим поквартальные сроки поставок. Центральное планирование охватывало всю деятельность предприятия, что отмечают некоторые бывшие функционеры, сторонники более мягкого планирования.

Норма прибыли при капитализме регулируется рынком: вследствие конкуренции норма прибыли между производителями уравнивается, а цена товара определяется ценой производства (издержки производства плюс средняя прибыль), но аккумуляция капитала ведёт к концентрации средств производства до монопольной стадии, на которой монополиями ввиду доминирования на рынке могут устанавливаться цены выше цены производства с целью максимизации прибыли, что препятствует развитию производительных сил, обостряет возникающее при капитализме противоречие между общественным характером производства и частнособственническим присвоением продукта и ведёт к переделу мира.

Производство прибавочного продукта в плановом хозяйстве запланировано как необходимое для расширения производства с целью повышения благосостояния трудящихся, но такой прибавочный продукт не является прибавочной стоимостью, даже если для его обозначения всё ещё используется слово «прибыль». Поэтому прибыль предприятий, ставшая после 1965 года центральным плановым показателем, рассчитывалась с самого начала ведения социалистического хозяйства как разница между ценой и себестоимостью продукции и даже после реформ 1965 года оставалась запланированной, ведь запланированы были и цены исходных материалов, и цена готовой продукции, и объём продукции. Курс на повышение рентабельности (доходности, прибыльности) отдельных предприятий был принят ещё в сталинское время с целью повышения эффективности социалистического хозяйства, хотя убыточные предприятия из хозяйственно необходимых сохранялись и дотировались государством, предпринимавшим меры для повышения их рентабельности, включая борьбу с расточительностью. Самим предприятиям государство оставляло некоторую часть прибыли, направляемую на развитие производства, материальное поощрение членов коллектива, а также на расширение фондов социально-культурного назначения. Совместно с целевым показателем прибыли вводился показатель реализованной продукции, чтобы предприятия выпускали нужную потребителям продукцию и были заинтересованы в повышении её качества. Норма прибыли определялась не рынком, а министерствами, предписывавшими нормы также для фондов предприятия и наряду с Госбанком осуществлявших государственное регулирование инвестиций в основные фонды.

Инвестиции на 80% предписывались центральным планированием и поступали в государственный бюджет, и только 20% инвестиций было оставлено на усмотрение самих предприятий, хотя решения по ним также должны были подтверждаться в плановых учреждениях. И хотя предприятиям разрешено было покупать друг у друга средства производства, объём этих продаж не превышал 1%, т. е. 99% средств производства направлялось предприятиям государством в рамках центрального плана. Вложения средств в расширение производства при капитализме и социализме преследуют разную цель: при капитализме аккумуляция капитала нужна для обеспечения конкурентного преимущества и повышения эффективности частного присвоения продукта капиталистом, так что капиталистическое накопление ведёт к обнищанию основной массы населения, тогда как социалистическое накопление направлено на повышение благосостояния общества в целом. Прибыль распределялась в СССР не по критерию рентабельности предприятий, а по критерию общественной необходимости. При этом концентрация и централизация средств производства была лишь показателем именно планового развития производительных сил, ведь по общему экономическому развитию СССР уступал США, а значит, концентрация его средств производства должна была быть ниже, если бы он был капиталистическим, а также вела бы к сокращению персонала, чего на деле не происходило.

Установление госцен не было направлено на увеличение монопольной прибыли (цены в потребительском секторе выросли с 1955 по 1975 лишь на 1%. В плановом хозяйстве не наблюдалось и циклических кризисов, а рост внутреннего валового продукта был линейным вплоть до 1990 года.

Как видим, основной закон капитализма — закон стоимости, не выступал регулятором экономики СССР и после 1965 года. Поскольку законы обычного капитализма в советской экономике не действовали, а отрицание Блэндом ведущей роли центрального планирования не нашло подтверждения, постольку сторонники капиталистического СССР прибегают к концепции государственного капитализма.

У Клиффа, у Дикхута а также с недавнего времени у представителей ФРА речь идёт о совокупном капиталисте, под которым авторы понимают ставший классом общественный слой партийных функционеров и руководителей предприятий. Здесь важно понимать, насколько вообще возможен капитализм такого типа. Для подтверждения данного тезиса обычно ссылаются на высказывание Ленина из работы «Грозящая катастрофа и как с ней бороться»:

Ибо социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии. Или иначе: социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией.

Государственно-монополистический капитализм наподобие юнкерско-капиталистического государства тогдашней Германии с его монополиями вроде железных дорог, почты и т.п., даже с применением прямого госрегулирования экономикой на время Первой мировой войны, включавшего в т.ч. и введение всеобщей трудовой повинности — важная предпосылка для социализма, но сам по себе ещё не социализм, пока цель производства не изменена в пользу трудящихся, т.е. пока не установлено общественное присвоение продукта и таким образом не разрешено противоречие между общественным характером производства и частной формой присвоения продукта. Разрешение этого противоречия возможно лишь с помощью пролетарской революции, заменяющей частное присвоение общественным, при котором обобществлённый сектор хозяйства вначале принимает форму государственной собственности, управляемой аппаратом пролетарского государства в интересах всего общества, а не отдельных частных владельцев. При этом всё хозяйство страны становится единой монополией, на деле невозможной в таком виде даже при государственно-монополистическом капитализме, а значит, уже хотя бы поэтому переставшей быть капиталистической, ведь существование госкапитализма в виде единой всеобщей монополии противоречит самой природе капитала.

По своему понятию конкуренция есть не что иное, как внутренняя природа капитала, его существенное определение, проявляющееся и реализующееся во взаимном воздействии многих капиталов друг на друга, не что иное, как внутренняя тенденция, выступающая в форме внешней необходимости. Капитал существует и может существовать лишь в виде множества капиталов, и его самоопределение проявляется поэтому в виде взаимного воздействия капиталов друг на друга.

Капитал только и может существовать как капитал многих капиталистов, потому что капитал есть самовозрастающая стоимость, возрастает с помощью присвоения прибавочной стоимости, а закон стоимости - закон товарного производства, основанного на взаимодействии обособленных производителей. Предприятия в рамках единого планового хозяйства не являются обособленными, а потому не могут создавать стоимость и капитал, даже если с меньшей, подчинённой частью хозяйства (с артелями и т.п.) обмен продуктами в рамках единого плана происходит ещё в товарной форме. Наличие предполагаемого частного присвоения в виде неравенства в распределении продукта при общем планируемом производстве и использовании продукта на благо всех трудящихся не делает единое хозяйство госкапитализмом.

Госкапитализм может быть лишь капитализмом нескольких монополий, что мы и видим на практике капитализма. Государство выступает как совокупный капиталист только при наличии отдельных капиталистов, чьи конкурирующие индивидуальные интересы объединены в государстве в общие интересы. И упоминается этот совокупный капиталист Энгельсом лишь для того, чтобы показать, что огосударствление собственности при капитализме не является социализмом, т. к. в хозяйстве по-прежнему господствует класс капиталистов, использующих государство для сохранения капиталистического способа производства:

Но ни переход в руки акционерных обществ и трестов, ни превращение в государственную собственность не уничтожают капиталистического характера производительных сил. Относительно акционерных обществ и трестов это совершенно очевидно. А современное государство опять-таки есть лишь организация, которую создает себе буржуазное общество для охраны общих внешних условий капиталистического способа производства от посягательств как рабочих, так и отдельных капиталистов. Современное государство, какова бы ни была его форма, есть по самой своей сути капиталистическая машина, государство капиталистов, идеальный совокупный капиталист.

Именно поэтому неверным является представление о возможности с помощью государства преодолеть анархический характер капиталистического производства без преодоления самого капитализма, на что указывал многим экономистам своего времени Ленин. Теория «организованного капитализма» стала популярной среди немецких социал-демократов благодаря Гильфердингу и была официально включена в программу Социал-демократической партии Германии в 1927 году на партийном съезде, который принято поэтому считать официальным отказом этой партии от революции. В отличие от реформистских социал-демократов вроде Гильфердинга и Каутского, видевших в госкапитализме и ультраимпериализме мирный переход к социализму и притуплявших потому наличные противоречия капитализма в угоду этому возможному будущему мирному переходу, Кейнс пытался активно стабилизировать капитализм с помощью государства для сохранения именно капитализма, открыто признавая его неспособность к естественной стабилизации без централизованной политики в интересах всего класса капиталистов. Но эти попытки, как и попытки неокейнсианцев, были обречены на провал из-за несовпадения условий производства прибавочной стоимости и условий ее реализации. Потому что стабилизироваться капитализм может, лишь перестав быть капитализмом, и тогда приставку «гос-» было бы неправильно присоединять к слову «капитализм», как и в случае ещё сохраняющегося планового хозяйства с общественным присвоением продукта.

Действительный госкапитализм имелся в качестве одного из укладов в СССР в 1920-х гг., когда его удельный вес не превышал 1,0 %. В ГДР госкапитализм существовал в подчинённом положении наряду с социалистическим хозяйством, но его доля в валовой продукции промышленности была невелика, и уже в 1968 году составляла лишь 9,6% для смешанного сектора экономики, тогда как на долю чистых частных предприятий приходилось всего 1,7%. Госкапитализм вернулся в СССР с принятием «Закона о государственном предприятии», вступившем в силу в 1988 году.

Социал-империализм охарактеризован Лениным как социализм на словах, империализм на деле, перерастание оппортунизма в империализм, защита вождями социалистических организаций империалистической политики своих стран под разными благовидными предлогами. Теория социал-империализма является логическим продолжением теории госкапитализма, поскольку госкапитализм в такой огромной стране с мощной экономикой не мог не быть империалистическим, особенно, если проводил довольно активную внешнюю политику. Двигателем империализма является стремление монополий к максимизации прибыли, что препятствует общему развитию производительных сил (не исключая отдельные прогрессивные действия), обостряет возникающее при капитализме противоречие между общественным характером производства и частнособственнической формой присвоения продукта и ведёт к войнам и переделу мира. Как было показано выше, в отсутствии капиталистических монополий и госкапитализма в СССР не могло быть и империализма. Тем не менее, мы можем проверить, было ли поведение Советского Союза в отношении прочих стран похоже на поведение стран-империалистов, т.е. имело ли место угнетение менее развитых стран.

Империалистические монополии наживаются посредством неэквивалентного обмена с (полу-)зависимыми странами, закупая сырьё и полуфабрикаты у «колоний» по низким ценам, тогда как промышленные товары империалиста продаются «колониям» по высоким ценам, что обеспечивает одностороннюю выгоду империалиста и в рамках данных отношений закрепляет за зависимыми странами отставание в уровне развития производительных сил.

Дикхут считал страны СЭВ колониями СССР, хотя в данном случае обмен продуктами в рамках СЭВ проводился не по мировым рыночным ценам, а по внутренним договорённостям, по которым сырьё ценилось меньше, чем промышленные товары, а Советский Союз поставлял своим союзникам преимущественно сырьё, теряя при этом в доходах. Положительный торговый баланс СССР во внутренней неконвертируемой валюте СЭВ был фактически видом кредитования союзников, помимо дешёвых кредитов в рублях. Несмотря на то, что мощность советской экономики была меньше, чем у экономики США, объём экономической помощи СССР своим союзникам был больше. Сооружаемые на территории третьих стран объекты оставались в собственности этих стран и не использовались напрямую для эксплуатации местной рабочей силы.

Несостоятелен и упрёк в принуждении союзников к специализации, тогда как советская экономика оставалась якобы всесторонне развитой, потому что специализации были подвержены в той или иной мере все участники СЭВ, стремясь к повышению эффективности хозяйства в рамках содружества. Несмотря на некоторую специализацию в рамках социалистического разделения труда, соцстраны развивали промышленность, насколько это было возможно при имевшихся ресурсах, а не становились источниками сырья и дешёвой рабочей силы для СССР. Например, с 1950-го по 1970-й гг. возрастал удельный вес машиностроения, химической и электрической отраслей. В странах, совершивших переход к социализму без прохождения стадии капитализма или имевших при капитализме низкий уровень развития промышленности (Узбекская ССР, Туркменская ССР, Монголия, Вьетнам и др.) проводилась индустриализация социалистического типа с созданием тяжёлой промышленности прежде лёгкой, чтобы поднять общий уровень развития регионов. Углубление социалистического разделения труда происходило в рамках социалистической интеграции и являлось естественным стремлением соцстран, ведь построение социализма на Земле предполагает разрастание социалистического хозяйства, его единство вместо простого содружества автономных областей, поскольку любая автономия предполагала бы сохранение внешнего товарообмена, пусть и в форме простого товарного хозяйства, но всё же чуждого коммунизму и рано или поздно приводящего к возрождению товарных отношений внутри такой автономии-общины. Курс на преодоление национального эгоизма в рамках СЭВ был намечен с самого основания этой организации в 1949 году. И если кредиты со стороны СССР предоставлялись под меньший процент, чем по плану Маршалла, то обмен чертежами проводился бесплатно, причём СССР был донором при обмене лицензиями на производство машин и оборудования, достигая взаимности лишь в случае с ГДР.

Расходы в содружестве были больше на стороне СССР даже в случае, например, с Кубой, которой СССР поставлял промышленные товары, покупая сахар, что было внешне похоже на типичный империалистический обмен, однако обговоренная цена сахара превышала цену на мировом рынке, например, в 5,5 раз в 1968 году, а дефициты торговли со стороны Кубы покрывались советскими беспроцентными кредитами. Помощь осуществлялась и в виде предоставления специалистов (как технических, так и по планированию). Неудивительно, что резкое прекращение помощи Горбачёвым оказалось очень болезненным для Кубы.

Подобные нетипичные для колониального угнетения хозяйственные отношения были у СССР и с капиталистическими странами, чья политика в отношении СССР отличалась от политики США в положительную сторону (Индия, Иран, Сирия, Египет, Алжир и др.). Помощь этим странам осуществлялась в виде экспортных кредитов, т.е. поставки товаров с отложенной часто на много лет оплатой, причём оплата могла осуществляться товарами, произведёнными построенными с советской помощью предприятиями, остававшимся в собственности этих стран, тогда как империалисты либо оставляли собственность за собой, либо требовали оплаты в долларах. Помощь третьим странам со стороны КНР того времени, обвинявшей СССР в социал-империализме, в этом смысле ничем не отличалась от «социал-империалистической».

Внешняя политика Советского Союза была направлена на поддержку антиимпериалистических и революционных движений по всему миру. Например, военная помощь коммунистам Анголы составляла в период 1975-85 гг. по данным ЦРУ 4 млрд. долл., а одна только помощь по сооружению противовоздушной обороны Северному Вьетнаму в 1965-70 гг. (также по данным ЦРУ) составила 1,4 млрд. долл., эффект от которой — потеря американской стороной более 3700 боевых самолётов и более 4800 боевых вертолётов. Помимо этого, во Вьетнам поставлялись танки, самолёты, вертолёты, оружие для пехоты и т.п. Конечно, во внешней политике Советского Союза можно найти и неоднозначные решения, например, в случаях поддержки в рамках ревизионистской теории «некапиталистического пути развития» буржуазных национально-освободительных движений в Сирии, Индонезии и т.п. Однако в целом внешняя политика СССР была антиимпериалистической, тогда как маоисты считали возможным сотрудничать с империалистами против предполагаемого социал-империалиста. Показателен здесь пример Анголы, в ходе послеколониальной гражданской войны в которой КНР поддерживала совместно с США и ЮАР буржуазную партию УНИТА, в то время как СССР и Куба поддерживали созданное коммунистами и пришедшее к власти в 1975 году МПЛА. Наряду с США и Пакистаном Китай (хотя уже не вполне маоистский) также поддерживал контрреволюционные силы в гражданской войне в Афганистане в 1980-х гг., тогда как СССР откликнулся в 1979 году на призыв Народно-демократической партии Афганистана о помощи по защите демократической революции 1978 года от нападений поддерживаемых ЦРУ реакционеров-боевиков.

Как мы видели, госкапитализм не может появиться раньше самого капитализма, так что возможное частное присвоение в рамках государственного планового хозяйства должно называться иначе. Кроме хищений, частное присвоение можно увидеть при социализме в неравном доступе к управлению общей собственностью и неравном распределении продукта, обусловленными сохраняющимися классовыми различиями, от которых нужно будет избавляться при социализме для достижения коммунизма.

Процесс приобщения масс к управлению государством может затягиваться ввиду сохраняющихся различий в образовании. Этим будут пользоваться для сохранения своего привилегированного положения управленцы, препятствуя разделению управленческих функций с прочими трудящимися, а также прочие работники умственного («духовного») труда, требуя для себя большей доли общественного богатства за свой труд, ведь распределение благ при социализме происходит частично ещё «по труду», а более квалифицированный труд традиционно ценится выше. Управленцы более прочих склонны также к обособлению личного интереса и интереса руководимого ими предприятия от общего интереса, что снижает эффективность ведения хозяйства.

Нам нет надобности выяснять здесь, каким образом эта все возраставшая самостоятельность общественных функций по отношению к обществу могла со временем вырасти в господство над обществом; каким образом первоначальный слуга общества, при благоприятных условиях, постепенно превращался в господина над ним; каким образом господин этот выступал, смотря по обстоятельствам, то как восточный деспот или сатрап, то как греческий родовой вождь, то как кельтский глава клана и т. д.; в какой мере он при этом превращении применял в конце концов также и насилие и каким образом, наконец, отдельные господствующие лица сплотились в господствующий класс. Нам важно только установить здесь, что в основе политического господства повсюду лежало отправление какой-либо общественной должностной функции и что политическое господство оказывалось длительным лишь в том случае, когда оно эту свою общественную должностную функцию выполняло.

Поэтому наряду с принципом выборности и сменяемости представителей в любое время, а также оплаты управленческих функций не выше оплаты рабочего, к управлению в социалистическом государстве должны с самого начала поступательно привлекаться широкие массы трудящихся, чтобы все на время становились бюрократами, и чтобы поэтому никто не мог бы стать бюрократом . Помимо контроля со стороны вооружённых рабочих за буржуазными управленцами, специфическое «начальствование» государственных чиновников можно и должно тотчас же, с сегодня на завтра, начать заменять простыми функциями «надсмотрщиков и бухгалтеров», функциями, которые уже теперь вполне доступны уровню развития горожан вообще и вполне выполнимы за «заработную плату рабочего» .

Уравнение действительных возможностей участия трудящихся в управлении общим хозяйством возможно лишь через постепенное уравнение их производственного положения на пути к коммунизму. Важным показателем развития социализма к коммунизму для марксистов является поэтому поступательное сокращение различий по всем классовым признакам: по положению в системе общественного производства, по отношению к средствам производства, по роли в общественной организации труда, по способам получения своей доли общественного богатства и по и размерам этой доли. Непреодолённые классовые различия остаются при социализме важной предпосылкой реставрации классового общества, т. к. в основе деления на классы лежит закон разделения труда . И так как разделение труда становится действительным разделением лишь с того момента, когда появляется разделение материального и духовного труда , то преодоление различий по прочим признакам зависит во многом от преодоления неравномерности распределения умственного и физического труда между людьми.

Закрепление за людьми только одного вида труда — умственного («духовного») или физического («материального») — при социализме должно преодолеваться через поступательное перераспределение трудовых операций умственного и физического труда между людьми, на что Энгельс обращает внимание в полемике с Дюрингом:

Способу мышления образованных классов, унаследованному г-ном Дюрингом, должно, конечно, казаться чудовищным, что настанет время, когда не будет ни тачечников, ни архитекторов по профессии и когда человек, который в течение получаса давал указания как архитектор, будет затем в течение некоторого времени толкать тачку, пока не явится опять не-обходимость в его деятельности как архитектора. Хорош был бы социализм, увековечивающий профессиональных тачечников!

Заметим, что Энгельс не откладывал вопрос переменного занятия духовным и материальным трудом до времён со столь высоким уровнем развития техники, при котором вообще не понадобилось бы уже никаких тачечников (рабочих-строителей), так что все стали бы наконец-то заниматься умственным трудом (стали бы только «архитекторами») или хотя бы управлением роботов, ведь обещать лучшей доли в далёком будущем могут и капиталисты, например, рассказывая о всеобщей роботизации и высвобождении всех людей для праздной жизни. Достаточным для начала преодоления классовых различий считался уже уровень развития производительных сил середины 19 века. Конечно, преодоление должно происходить постепенно, но всё же достаточно заметно, ведь социализм не представляет собой самостоятельной формации, и для перехода к новому качеству производственных отношений (в данном случае коммунистических) должны постоянно накапливаться количественные изменения в производительных силах (в технике и в людях).

И хотя советским учёным была известна критика усиления при капитализме неравномерного распределения умственного и физического труда между людьми, происходившего с целью максимизации прибыли, но такое неравное распределение труда считалось после устранения частной собственности не мешающим движению к коммунизму, хотя цель производства уже была другая — предоставление разностороннего развития каждому человеку, повышение общего качества его жизни.

В СССР принято было говорить о повышении уровня образования и культурного развития рабочих и крестьян, что понятно для переходного периода и для раннего социализма, но ввиду недопонимания и отсутствия опыта предполагалось сохранение разделения труда на умственный и физический при сближении культурного уровня трудящихся для социализма в целом, т.е. и в далёком будущем. Однако само по себе различие в культурном развитии зависит во многом именно от производственного положения, а повышающийся путём активного вмешательства извне уровень культурных потребностей вызывает в свою очередь потребность улучшить производственное положение, что при сохранении отдельных «физических» профессий возможно лишь для отдельных работников и ожидаемо вызывало бы недовольство людей физического труда в массе, с последующим разочарованием в транслируемых партией идеалах коммунизма и в конечном счёте приводило бы к потере мотивации, к реактивному понижению культурного уровня «физических» работников, как это происходит в классовом обществе.

Для преодоления неравномерного распределения умственного и физического труда важно сокращение рабочего времени, уменьшающее негативное влияние односторонней деятельности на здоровье людей. При этом важно понимать, что занятия свободного времени не могут полностью заменить реализацию в труде, т.е. в общественно-необходимой деятельности, потому что основными в жизни любого общества, и коммунистического тоже, являются именно производственные отношения, влияющие более прочих на сознание людей и отражающиеся на их общественном статусе. Поэтому необходимо сокращение рабочего времени не только в пользу свободного творчества, но и для преодоления различий в положении и роли людей в системе общественного производства. При этом нужно помнить о необходимости привлечения к управлению всех трудящихся вне зависимости от их рода деятельности, что без привлечения к физическому труду работников умственного труда означало бы сохранение прежнего конфликта экономических интересов.

В подтверждение сохранения прежнего разделения труда принято ссылаться на некоторые ситуативные высказывания Ленина, например, о сохранении вплоть до коммунизма «прослойки спецов» (под которыми у Ленина понимались технические и научные специалисты на производстве, а у советских авторов интеллигенция в целом). Однако диалектически новое качество в виде специализации человека в определённой области как на умственном, так и на физическом труде (пример архитектора и тачечника) может появиться лишь по мере накопления количественных изменений в виде постепенного перераспределения отдельных обязанностей и их чередования, а значит, для достижения коммунизма «спецы» должны видоизменяться на всём пути к коммунизму. Специализация в определённой области никак не противоречит стремлению к равномерному распределению умственного и физического труда между людьми в данной области, в зависимости от исходных пропорций для каждой профессии.

Попытки маоистов идти в направлении сближения умственного и физического труда через частичное привлечение интеллигенции к промышленному и сельскохозяйственному физическому труду критиковались советскими учёными как мелкобуржуазно-утопические, как «казарменный коммунизм», якобы снижающий производительность труда, хотя вытеснение работников из сферы физического труда является следствием повышения производительности труда и лишь в силу традиции классового общества происходит не через частичное и равномерное, а через полное высвобождение отдельных физических работников для умственного труда. К тому же повышение квалификации людей физического труда повышает производительность труда в результате приобщения большего количества людей к умственной деятельности, в особенности в областях естественных и технических наук (в которые общество может направлять людей сознательно), и ускоряет тем самым развитие производительных сил в направлении уничтожения классов.

В связи с преодолением различий в трудовом положении Ленин указывал на необходимый для этого громадный шаг вперёд в развитии производительных сил , а к ним относится не только техника, но и сам человек как главная производительная сила общества. Развитие техники при социализме должно направляться для освобождения человека в первую очередь от монотонного и тяжёлого физически труда, что осложняется отсутствием в этом личной заинтересованности работников умственного труда, ответственных за дальнейшее развитие техники, а также ограничением возможностей контроля снизу вследствие различий в уровне образования. И если при капитализме движущей силой развития техники является стремление капиталиста к максимизации прибыли в конкуренции с другими капиталистами (отчего на монопольной стадии развитие техники в целом задерживается, не исключая прогресса в отдельных случаях), то движущей силой развития производительных сил при социализме выступает личная заинтересованность трудящихся в улучшении условий своего труда и жизни вообще. Важным поэтому становится выравнивание производственного положения работников с целью выравнивания их экономических интересов, от которых зависит направление развития техники. В рамках сознательного развития производительных сил с целью уравнения производственного положения людей (а значит, и их участия в управлении общей собственностью) будут стираться и различия между городом и деревней.

Вопрос распределения обязанностей нуждается ещё в дальнейшей детальной проработке, но установку некоторых советских учёных (как и многих современных социалистов) на преодоление различий между людьми умственного и физического труда не поступательно, а лишь после достижения высочайшего развития техники (при коммунизме) можно назвать разновидностью технического фетишизма, критиковавшегося в отношении капиталистов другими советскими учёными. При таком взгляде социальные преобразования (например, возможность влиять на организацию образования и труда) ставятся в зависимость от развития техники без учёта активного влияния на её развитие экономических интересов людей, как если бы техника развивалась независимо от интересов того или иного класса или слоя. Эта позиция противоречит историко-материалистическим закономерностям. И поскольку в Советском Союзе интеллигенцию уже привлекали к физическому труду эпизодически, например, хотя бы раз в год для уборки рабочего места на субботнике или для помощи колхозам и совхозам по сбору урожая, то позиция технических детерминистов демонстрирует нам лишь пример защиты интеллигенцией своих ближайших экономических интересов при социализме (сохранения классового разделения труда) через влияние на науку, т.е. на общественное развитие, что замедляет движение к коммунизму и может даже повернуть его вспять.

Происхождение классов указывает материалистам как на обстоятельства восстановления классов при социализме из сохраняющихся классовых различий, так и на пути преодоления классовых различий. «Превращение бюрократии из слуг в господ» вследствие мелкобуржуазного перерождения, приведшего согласно Дикхуту к «мелкобуржуазной контрреволюции» скорее закономерно, если наряду с призывами к контролю над образом мышления не заняться скорейшей реорганизацией чиновничьего аппарата. Как показывает практика, рабочий контроль без преодоления прежних границ в производственном положении людей сходит со временем на нет в силу социальных различий не в пользу контролирующего, а потому без поступательного привлечения всех трудящихся к управлению не обойтись.

Хотя в конечном счёте преодоление односторонности развития выгодно всем трудящимся, но экономические интересы работников умственного труда, включая управленческий, заставляют их прилагать усилия для сохранения своего привилегированного положения, выставляя ограничения остальным. Поэтому упорная борьба (…) против сил и традиций старого общества должна происходить при руководстве промышленных рабочих как наиболее организованных представителей физического труда, производящих блага с помощью основных средств производства при капитализме и социализме, и в силу материальных условий своего труда стремящихся как класс «сломать все привилегии, какова бы ни была их природа», тогда как интеллигенция как слой вынуждена в силу своих интересов препятствовать перепроизводству образованных . С помощью диктатуры пролетариата должно поэтому происходить заметное выравнивание условий труда через планомерное развитие производительных сил в направлении облегчения физического труда (защита здоровья в т.ч. через сменяемость операций, улучшение технического оснащения и т.п.), в направлении сокращения рабочего времени, а также в направлении равного распределения духовного и материального труда между людьми.

В Советском Союзе сохранялось прежнее разделение труда, т.к. поначалу ставилась задача замены буржуазных специалистов на трудовую интеллигенцию, на свою собственную производственно-техническую интеллигенцию, способную служить интересам народа . Это указывало на недопонимание среди высшего партийного руководства того времени вопроса уничтожения классов и способствовало восприятию государства как общенародного, что позже нашло отражение и в программе партии.

Однако в целом в Советском Союзе происходило улучшение трудового положения работников через улучшение условий труда. Постоянно улучшалась охрана труда: в 1918 году была создана специальная инспекция, осуществляющая контроль за условиями труда, с 1961 года на всех предприятиях были введены службы по технике безопасности с целью понижения производственного травматизма, улучшались санитарно-гигиенические условия труда — профсоюзы боролись за движение от техники безопасности к безопасной технике, хотя и не без трудностей. Был обеспечен общественный характер материнства, была организована социальная забота о ребенке, была создана всеобщая пенсионная система, где значительным достижением был низкий возрастной ценз выхода на пенсию (для женщин - в 55 лет, а для мужчин - в 60 лет).

Проводилось и законодательное сокращение рабочего времени. Если всеобщий восьмичасовой рабочий день при 48-часовой рабочей неделе был введён декретом Советской власти в 1917 году, то в 1929-33 гг. рабочее время сокращали до 7 часов в день и 42 часов в неделю. После возвращения в связи с напряжённой международной обстановкой к 48-часовой рабочей неделе (названной в документах семидневной, хотя воскресенье оставался выходным) на период с 1940 года рабочее время после войны и восстановительного периода вновь сокращали: в 1956-1960-х гг. вернулись к 42-часовой рабочей неделе при семичасовом рабочем дне (шестичасовом для некоторых отраслей) при шестидневной рабочей неделе. В 1967 году был осуществлён переход на пятидневную рабочую неделю (с двумя выходными днями) при прежней 42-часовой рабочей неделе. Согласно Кодексу законов о труде от 1971 года рабочая неделя с 1972 года уменьшилась до 41 часов, высвободив ещё больше времени на отдых и на саморазвитие трудящихся, что было закреплено в Конституции СССР в 1977 году. Наступление социализма в Европе влияло на активность рабочего движения в странах, граничащих со странами СЭВ. Например, в ФРГ последняя крупная победа рабочих в вопросе о рабочем времени в самых передовых отраслях (металлургической и электротехнической) была одержана ещё до воссоединения Германии — в 1984 году работникам этих отраслей удалось добиться закрепления 35-часовой рабочей недели в коллективном договоре, тогда как ни распространения на прочих трудящихся на профсоюзном или законодательном уровне, ни новых побед по сокращению рабочего времени не наблюдается до сих пор.

В то же время ставилась задача повышения уровня образования рабочих и крестьян. Сначала Советской власти пришлось преодолевать наследство классового общества программами ликвидации безграмотности, перейдя постепенно к обязательному всеобщему начальному образованию, т.е. четырёхлетнему (в городах и рабочих посёлках — к семилетнему) с 1930 года, к обязательному восьмилетнему в 1958-62 гг. и к всеобщему среднему образованию с 1972 года. Образование предполагало последующее гарантированное трудоустройство и было бесплатным, а всем учащимся выплачивались государственные стипендии и предоставлялись различные льготы.

Что касается распределения доходов в СССР, то доходы директоров были сопоставимы с доходами управленцев при капитализме, а вовсе не с доходами буржуазии: зарплата среднего директора превышала зарплату среднего промышленного рабочего в 1,2-2,7 раза, но и среди промышленных рабочих были сильны различия по зарплате, например, горнорабочий мог получать больше многих директоров. Бонусы составляли в среднем 20-30% от уровня зарплаты и выплачивались и директорам, и работникам. По данным социологического исследования, проведённого Шимански (Szymanski) в 1979, разница в доходах между 10% самых богатых и 10% самых бедных в СССР поступательно сокращалась: если в 1960-х гг. она была равна четырём, то к концу 1970-х уже только трём, что равно сегодняшней разнице в доходах, например, медсестры и главврача больницы в ФРГ. Помимо заработной платы работники получали общественные блага, доля которых выросла с 23% в 1940 году до 35% к середине 1960-х гг. Что касается доступа к таким благам, как автомобиль, то директора владели автомобилем в 2,5 раза чаще, чем промышленные рабочие, что соответствует описанной выше разнице в доходах. При этом даже привилегии вроде доступа к специальным распределителям продуктов (как пережитки классового общества) не искажали в целом уравнительных тенденций. Тренд на стирание социальных различий в СССР сохранялся вплоть до его распада, тогда как с 1991 года наблюдается обратный тренд, и децильный коэффициент фондов (отношение доходов 10% самых богатых к доходам 10% самых бедных) вырос с 2,9 в 1989 году до 16,5 уже к 2010 году.

Социализм представляет из себя лишь первую ступень вырастающего из капитализма общества, лишь путь к коммунизму, и этот путь не лишён трудностей, ошибок и отступлений, но даже при возможных искажениях он не перестаёт быть социализмом до тех пор, пока ещё сохраняется планомерное развитие общественного хозяйства с целью улучшения материальных условий существования и обеспечения полного свободного развития людей. Основные признаки социализма сохранялись в СССР вплоть до конца 1980-х гг., а значит, первое в мире социалистическое государство оставалось «идеальным совокупным рабочим» до тех пор, пока собственность управлялась центральным планом, и пока продукт использовался в целом на улучшение жизни всех трудящихся.

Можно сказать, что отсутствие опыта не позволило первопроходцам социализма должным образом оценить влияние «неантагонистических противоречий», влияние остававшихся, пусть и в смягчённом виде, классовых различий, так что по мере возникновения трудностей на пути к коммунизму они превратились в антагонистические и способствовали реставрации капитализма. Принято было считать, что социалистическое общество обладает возможностью своевременно приводить производственные отношения в соответствие с характером производительных сил, так как оно не имеет в своём составе классов, заинтересованных в сохранении отживших форм хозяйства . Практика как критерий истины подтвердила необходимость поступательного и совместного преодоления различий по каждому из признаков, данных в ленинском определении классов.

Представители маоистского взгляда на контрреволюцию в СССР настаивают на замене диктатуры пролетариата на диктатуру буржуазии после XX. Съезда КПСС (1956 год), а началом контрреволюции считают политический переворот после смерти Сталина. ФРА/РПР предлагает считать контрреволюцией XXII. Съезд КПСС, на котором был закреплён отказ от диктатуры пролетариата в Программе партии. Поэтому весь период с 1961 по 1991 год предлагается считать контрреволюцией социальной, или переходным периодом от социализма к капитализму, сущность государства в котором не может быть ничем иным, как диктатурой буржуазии, а собственность рассматривается с этого момента уже в качестве частной.

В третьей программе КПСС говорилось о завершении фазы социализма и о начале развёрнутого коммунистического строительства, при котором диктатура пролетариата якобы уже перестаёт быть необходимой для внутреннего развития ввиду победы социализма и отсутствия эксплуататоров внутри страны, а государство сохраняется далее как общенародная организация при руководящей роли рабочего класса до исчезновения классов с построением коммунизма.

Социализм хотя и был достигнут в смысле обобществления средств производства (и даже здесь ещё оставалась, пусть и в меньшинстве, колхозно-кооперативная собственность), но должен был ещё развиваться в направлении преодоления классовых различий между людьми. Функции пролетарского государства как органа классового господства рабочего класса для борьбы против остававшихся признаков классового общества постепенно должны были замещаться самоуправлением на всём пути к коммунизму, так что самоуправление уже не было бы государством, т.е. органом господства одного класса над другими. Здесь видно недопонимание партией понятия диктатуры пролетариата, поскольку под этим словосочетанием предлагалось понимать не сущность государства, которая может отмирать лишь вместе с государством, а что-то вроде одного из возможных видов политики пролетарского государства. К тому же, отказ от словосочетания «диктатура пролетариата» при одновременном сохранении руководящей роли рабочего класса до исчезновения классов с построением коммунизма означал на деле всё ещё признание диктатуры пролетариата в соответствии с определением диктатуры пролетариата, данным Лениным в «Великом почине», в качестве сущности государства, пусть и названного при этом общенародным. Такие заявления при всей нелогичности вполне вписываются в стратегию сплочения всех трудящихся вокруг правящей партии, начатую ранее и опиравшуюся на представление об отсутствии противоположности интересов трудящихся в социалистическом обществе. К тому же и газета «Правда» поясняла вслед, что формулировка «общенародное государство» не означает на деле потери партией классового характера, и что партия по-прежнему остаётся партией рабочего класса, подтверждая популизм некоторых программных положений. Возможно, поэтому большинству рядовых партийцев не пришло в голову подозревать тут неладное и сразу после Съезда руководствоваться в своих действиях главенством частных интересов над общественными. Подобная популистская риторика была и у немецких социал-демократов времён Маркса и Энгельса, когда ещё революционная партия пыталась расширить своё влияние среди широких слоёв трудящихся, хотя подобные неверные заявления при капитализме опаснее, чем при социализме.

Искажённое понимание обеих фаз коммунизма замечает и Дикхут, верно критикуя стремление партийных чиновников усилить таким образом своё влияние в обществе, отмечая влияние мелкобуржуазного образа жизни средних и высших чинов на образ их мыслей. Однако Дикхут неверно называет партийных чиновников с этого момента именно буржуазией (что было бы понятно лишь в образном выражении, но не в политэкономическом смысле). Само по себе недопонимание (или даже сознательное искажение в интересах некоторых чиновников) роли государства, особенно в отсутствие эксплуататоров внутри страны и при дальнейшем признании руководящей роли рабочего класса до уничтожения классов, не могло ещё означать контрреволюции, т.е. ощутимого подавления рабочего класса, разрушения органов его классового господства, тем более, что в Конституции СССР общенародное государство было закреплено только в 1977 году. Также не могло такое непонимание сопровождаться целенаправленной заменой общественного присвоения частным.

Контрреволюция — регрессивный общественный процесс, выступающий как прямая противоположность революции; представляет собой реакцию свергнутого (свергаемого) класса на социальную революцию и направлена на реставрацию или сохранение отжившего общественного и государственного строя . Революции и контрреволюции представляют собой открытое противостояние классов и обычно сопровождаются насилием. Видали ли они когда-нибудь революцию, эти господа? Революция есть, несомненно, самая авторитарная вещь, какая только возможна. Революция есть акт, в котором часть населения навязывает свою волю другой части посредством ружей, штыков, пушек, т. е. средств чрезвычайно авторитарных . То же можно сказать и о контрреволюции. Ни отстранение одного или нескольких партийных чиновников в ходе внутрипартийной борьбы (что после процессов над Зиновьевым, Бухариным и др. уже не воспринималось трудящимися как нечто необычное), ни применение оружия против рабочих в Новочеркасске в 1962 году не могут считаться достаточным доказательством якобы свершившейся в 1953, или в 1956 или 1961 году контрреволюции с установлением диктатуры буржуазии, ведь и подавление Кронштадтского антисоветского мятежа 1921 года не было проявлением диктатуры буржуазии потому лишь, что среди восставших были и рабочие, и крестьяне, а в Конституции РСФСР 1918 года государственными органами были названы Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Органы управления в руках правящего класса могут иногда применять насилие в отношении отдельных представителей или групп лиц из этого же класса, что не делает их органами насилия в руках антагонистического класса. Но подавляемая часть общества в любом случае не может не заметить резкой перемены своего общественного положения в ходе и сразу после революции или контрреволюции. И как не бывает неосознаваемых обществом революций, так не может быть неосознаваемых обществом контрреволюций, а вот контрреволюционные действия могут быть — они рождаются вместе с революцией, и классовая борьба при социализме будет только нарастать, и формы её могут быть самыми разнообразными.

Несмотря на явный оппортунистический поворот партии на XX. Съезде КПСС, у рядовых трудящихся сохранялось много возможностей повлиять на политику в стране. Постоянно повышалась доля рабочих и крестьян в органах госуправления: в Верховном Совете эта доля выросла с 11% в 1954-55 гг. до 36% в 1972-73 гг., в Городских Советах доля рабочих выросла с 27,7% в до 59,5%. В партии доля рабочих выросла с 32% до 40,7%. Ни органы власти, ни выборная система не претерпели изменений после 1953 года. Работа Советов поддерживалась контрольными комиссиями, существовал народный контроль за деятельностью Советов. Оставалось неизменным и участие трудящихся и в народной милиции — добровольных народных дружинах, комсомольских оперотрядах и т.п., численность которой достигала в 1970-х гг. 6 млн. вооружённых добровольцев, а в ГДР, например, было распространено и вооружение рабочих в виде оружейных комнат на заводах. Трудящиеся также принимали участие в управлении на предприятии (хотя степень участия закономерно зависела от положения в производственных отношениях).

Участие в профсоюзах достигало 95%, профсоюзные комитеты имели широкие полномочия: увольнение было невозможно без согласия профкома, профкомы заключали коллективный договор, обговаривающий условия труда, участие работников в управлении предприятием, жилищные условия и социальное страхование, обеспечение отдыха, культурных потребностей и т.п. Они имели даже полномочия отзывать руководителей с занимаемых должностей. Весь персонал предприятия принимал участие в разработке планов технического развития предприятия. Рабочий контроль не был полностью упразднён в 1956 году, т.к. с 1957 года были вновь введены рабочие конференции, партийные комитеты на предприятиях получили больше полномочий, а профсоюзы получили возможность заключать коллективные договоры. Как следует из вышеизложенного, СССР сложно назвать диктатурой буржуазии (даже если бы, например, имелось прямое управление внешними капиталистами за неимением внутренних).

Поскольку переход к капитализму всё же случился, весомым предлагается считать довод, что переход к капитализму якобы не мог произойти в 1988 году с введением закона о кооперации, ведь право — это возведённая в закон воля правящего класса, а значит, правящий класс, принимавший законы в пользу реставрации капитализма, должен был к тому времени уже появиться и проводить свою диктатуру. Но ведь этот же самый аргумент можно привести и в случае с реформами 1965 года и даже с реформами Хрущёва — совершить контрреволюцию в 1953-1956 гг. или 1961 году (или в каком-либо другом году раньше конца 1980-х) мог только класс уже имеющейся и доминирующей в экономике буржуазии, которая точно так же должна была к тому времени уже сформироваться. Но как было показано выше, капиталистов как таковых при едином плановом хозяйстве быть не могло, а неравенство в присвоении общественного богатства может сокращаться лишь при целенаправленном преодолении различий в производственном положении людей: различий между управленцами и подчинёнными, между людьми умственного и физического труда, различий между городом и деревней.

Сохраняющиеся социальные различия оказывают влияние на возможности участия трудящихся в управлении общей собственностью, о чём также говорилось ранее. У рабочих, как у людей физического труда вообще, поначалу имеются трудности контроля над своими представителями в государстве из-за трудностей своевременной и правильной оценки их деятельности. В этом неравенстве с самого начала заключается опасность контрреволюции, потому что пролетарское государство должно укрепляться за счёт расширения самоуправления трудящихся, являясь уже полугосударством, постепенно отмирая и уступая место полному самоуправлению. Всякое укрепление чиновничьего аппарата с целью якобы повышения быстроты принятия решений (всячески лоббируемое самими чиновниками) означает вместе с тем и ослабление пролетарского государства. Всякая задержка обучения и привлечения к управлению государством трудящихся масс ведёт к ослаблению контроля над чиновниками, в результате чего последние могут стремиться к преследованию своих особых экономических интересов, отличных от интересов общественных.

Дикхут верно отмечает мелкобуржуазное перерождение новых чиновников вследствие влияния на них примера буржуазных чиновников-коллег, к услугам которых вынужденно прибегали после революции, оплачивая им привычный для них буржуазный образ жизни, включавший даже наличие домашней прислуги. Возможное развращающее действие подобной меры было отмечено и Лениным, назвавшим этот тяжёлый компромисс «данью» за отсталость в деле организации учёта и контроля снизу (тут можно добавить, что такой же данью является и сохранение при раннем социализме прежнего разделения людей умственного и физического труда). Приобщение к образу жизни прежних специалистов стало возможным для некоторых новых чиновников, учёных и деятелей культуры в качестве материального стимулирования уже в сталинское время. Отход от принципа оплаты чиновников Парижской Коммуны (не выше оплаты рабочего) в виде исключения для буржуазных специалистов распространился затем и на новых специалистов. При этом Дикхут указывает на ошибочный отказ от мобилизации масс простых трудящихся для контроля за чиновниками, приводя в пример «культурную революцию» по маоистскому сценарию. Хотя к моменту «мелкобуржуазной контрреволюции» (по Дикхуту) в Советском Союзе всё ещё практиковалась критика и самокритика как вид мобилизации масс в борьбе с бюрократизмом и прочими недостатками ведения хозяйства, как метод разрешения противоречий социалистического развития, т.е. об полном отсутствии контроля снизу речи не шло. Но как уже было упомянуто выше, проводить долгосрочный эффективный контроль при сохраняющихся различиях в образовании и социальном положении непросто.

Поскольку управленцы как представители интеллигенции не являются отдельным классом, они могут лишь проводить политику либо в интересах рабочего класса, либо в интересах класса капиталистов, так что при обособлении при социализме некоторые из управленцев рано или поздно перейдут на буржуазные позиции, ведь функции управления относятся к факторам классообразования, и особое производственное положение с возможностью контроля над остальными может вызывать у исполнителя данных функций стремление закрепить своё высокое общественное положение в т.ч. из-за связанных с ним привилегий в распределении продукта. Таким образом, хотя бы часть управленцев будет подготавливать контрреволюцию с целью установления буржуазного государства, сущность которого стала бы уже диктатурой буржуазии. Сам же процесс такой подготовки контрреволюции диктатурой буржуазии не является, т.к. вся государственная машина (учреждения, законодательство и т.п.) всё ещё настроена на достижение целей пролетариата — обеспечение полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех членов общества , что даже при изменении формулировки на наиболее полное удовлетворение растущих материальных и духовных потребностей людей означало по-прежнему хозяйствование в интересах всех людей, а не узкого круга лиц. Даже те из высших чиновников, кто шёл по пути сознательного вредительства и приближения контрреволюции, вынуждены были действовать осторожно, ориентируясь в политике в основном ещё на коренные интересы пролетариата. Называть ощутимое обособление управленцев «мелкобуржуазной контрреволюцией» можно лишь условно, и тем более неверно отождествлять такое обособление с буржуазной контрреволюцией.

Всё время до реставрации частнособственнических отношений у прокоммунистических сил сохранялась возможность выправить ситуацию в рамках социалистического государства, используя его законы и учреждения. С утерей же пролетарского государства рабочему классу и его союзникам приходится готовить новую социалистическую революцию.

Представители постсоветского подхода сходятся на том, что контрреволюция с переходом к новым производственным отношениям произошла в 1989-91 гг. Эти годы упомянуты в Программе Коммунистической Партии Греции (KKE):

КПГ борется за реорганизацию международного коммунистического движения, которое до сих пор претерпевает трудности после его спада и кризиса, в частности, после победы контрреволюции 1989-1991 годов.

Те же годы названы, например, в программе Коммунистической Партии Германии (KPD) и в программе Германской Коммунистической Партии (DKP). В программе Российской Коммунистической Рабочей Партии (РКРП-РПК) годами контрреволюции названы 1987-1993 гг., а в программе Рабочей партии (новой) годом контрреволюции назван 1991 год.

Подготовка к контрреволюции начинается с самой революции, и контрреволюционные силы будут закономерно пользоваться любой слабостью новой власти. А слабостей у новой власти немало: во-первых, марксизму с самого начала приходится бороться с искажениями основ учения, во-вторых, появление ошибок и просчётов не исключено по мере продвижения по социалистическому пути из-за столкновения с новыми задачами, из-за отсутствия опыта, из-за иллюзий об окончательном построении социализма. Например, отход от формирования Советов по производственному принципу как формы осуществления диктатуры пролетариата ослабил рабочее управление государством в интересах управленцев, стремящихся к обособлению в силу специфики своей деятельности, использовавших своё преимущество в уровне образования и авторитет партии. Получается, что движение к коммунизму всё больше стало определяться людьми, по своему экономическому положению в коммунизме не вполне заинтересованными, и в большинстве своём продолжавшими начатый предшественниками путь лишь по инерции.

Движение к коммунизму предполагает преодоление не только капиталистической, но и всякой частной собственности, преодоление социального расслоения и прежнего разделения труда. На этом долгом пути неизбежны препятствия в виде пережитков классового общества, в разной степени оказывающих влияние на всех членов общества, включая самих коммунистов, в зависимости от их положения в производственных отношениях. Если реформирование производственных отношений из-за препятствий не поспевает за развивающимися производительными силами, то противоречия между ними нарастают, и социальные различия превращаются в антагонизмы, усиливая классовую борьбу.

Производство при социализме уже является непосредственно общественным, и потому по мере развития производительных сил должно поступательно и как можно скорее избавляться от денежной формы распределения общественного продукта, а также выравнивать распределение ресурсов, включая трудовые, и продуктов между членами общества. При этом достижение цели планирования может осложняться определением потребностей общества в условиях капиталистического искажения представления о потребностях.

Развитие производительных сил привело в период послевоенного подъёма экономики к противоречию с отстающими производственными отношениями, что выразилось в замедлении темпов экономического развития по сравнению с периодом индустриализации. Требовался переход от экстенсивного развития к интенсивному через углубление коммунистических отношений — улучшение и расширение планирования, углубление коммунистического распределения, превращение кооперативной собственности в полностью общественную, улучшении организации труда и т.п. Сопротивление общества проявилось во внутрипартийном противоборстве. В своей полемике с экономистами Сталин высказался против расширения товарно-денежных отношений и против продажи машинно-тракторных станций колхозам, поскольку эти действия усиливали бы автономию предприятий и ослабляли бы движение к коммунизму. Критиковалась позиция председателя Госплана Вознесенского и других экономистов, считавших закон стоимости главным регулятором социалистического (планового) хозяйства, но при Хрущёве многие раскритикованные предложения всё же нашли своё воплощение.

Субъективные проблемы планирования неверно толковались экономистами-товарниками как неспособность планирования соответствовать растущему объёму производства и учитывать растущие потребности, и для преодоления проблем в экономике были применены средства прошлой экономической формации — рыночные механизмы регулирования, игнорировавшие новое содержание хозяйственных показателей при схожести названий с капиталистическими и ослаблявшие тем самым планирование. Однако реформа была реализована лишь частично, и осуществление реформы затянулось до конца 1970-х, когда на новые правила хозяйствования были переведены 90% предприятий. Некоторые предложения были пересмотрены в ходе реформ, например, в 1971 году были вновь введены предписания по повышению производительности труда, к которому привязывалось материальное поощрение управленцев, а в 1973 году были возвращены показатели качества продукции, с 1976 года было увеличено влияние министерств на целевые показатели, от которых зависели поощрительные выплаты. С 1981 года предприятия принуждались к экономии сырья. Тем самым пространство принятия решений для отдельных предприятий сокращалось в пользу центрального планирования.

Продолжался поиск решений имевшихся проблем в рамках социализма. Официальной наукой всё ещё изучались противоречия товарных отношений при социализме, например, противоречия между непосредственно общественным характером труда и относительной обособленностью предприятий, проявлявшихся как конфликт интересов на уровне предприятия между необходимостью производить потребительные стоимости для общества и стремлением извлечения наибольшей выгоды для своего предприятия. Предполагалось, что это противоречие должно решаться по мере улучшения планирования. Рассматривались противоречия между конкретным и абстрактным трудом, поскольку распределение доли на личное потребление осуществляется ещё «по труду» и не избавилось ещё от стоимостной формы. Критиковалась теория «рыночного социализма», суть которой состояла в сохранении рыночных отношений между отдельными предприятиями, находящимися в собственности их работников, производящих капиталовложения по своему усмотрению и имеющих целью производство максимальной меновой стоимости, тогда как при социализме важно обеспечение общего благосостояния. Показывалось, что социализмом такое хозяйство не является и из-за отсутствия важнейшего механизма социалистических производственных отношений — единого центра, располагающего фондом накопления и распределяющего совокупность общественных средств производства и труда между отдельными сферами общественного производства, осуществляющего таким образом планомерность развития хозяйства. Объяснялось, что «рыночный социализм», где бы ни возник, представлял бы собой простое товарное производство, неизбежно развивающееся до капитализма. В науке также подвергалась критике буржуазная теория «конвергенции», представлявшая из себя лишь новое издание «планового капитализма» («организованного капитализма»).

Не прекращался поиск повышения эффективности центрального планирования. Например, предложенный в 1979 году плановый показатель чистой продукции (нормативной), являвшейся по содержанию вновь созданной стоимостью, должен был устранить проблему выполнения предприятием плана за счёт роста материалоемкости продукции, а значит, за счёт перерасхода материала, и потому рассматривался как один из инструментов стимулирования технического прогресса, повышения качества продукции. С предложением вернуться к натуральным показателям планирования вместо стоимостных выступал функционер Госплана Игнатовский в 1983 году. Ввиду предполагаемой сложности детального центрального планирования в натуральных показателях (считалось, что центрально можно было запланировать лишь наиболее общие предметы труда, как металл или топливо, и наиболее распространённые продукты) предлагалось начинать планирование снизу, передавая больше полномочий региональным плановым органам и оставляя центральным плановым органам лишь контроль за межрегиональным распределением продуктов. Подчёркивалась важность государственного (общественного) контроля за выполнением плана не только в денежном выражении, но и по согласованной номенклатуре, причём «контроль сверху» должен был смыкаться с контролем самих коллективов производителей. И неполное реформирование, и затягивание реформ, и пересмотр многих решений в пользу центрального планирования, и поиск альтернативных решений проблем с целью повышения эффективности плановой экономики указывают на обычный хозяйственный процесс, на борьбу противоположных тенденций, на сопротивление системы чужеродным элементам, а не на целенаправленный переход к рынку с 1965 года. Целенаправленный переход к капитализму выглядел иначе.

Капитализм вернулся в СССР в конце 1980-х гг. с приходом к власти контрреволюционной группы вокруг Горбачёва и Яковлева, запустившей открыто прокапиталистические реформы. В 1987 году государство решило формировать легальный рынок, ограничив госзакупки продукции половиной произведённого объёма и принудив тем самым предприятия продавать половину продукции самостоятельно, хотя Лигачёв и Рыжков вначале настаивали на объёме госзаказа в 90%, что означало бы более мягкий переход к рынку. В том же году «Законом об индивидуальной трудовой деятельности» была вновь разрешена экономическая эксплуатация трудящихся частными владельцами средств производства, а «Закон о государственном предприятии (объединении)» переводил предприятия на хозрасчёт и самофинансирование, наделив предприятия хозяйственной свободой в той мере, в которой она приписывалась им ходжистами и маоистами с началом реформ 1965 года.

В своих действиях контрреволюционные силы опирались во многом на теневую, криминальную часть экономики, разрастанию которой они, скорее всего, прямо или косвенно способствовали ранее. Если официальная частнособственническая часть экономики неуклонно уменьшалась, поскольку было законодательно запрещено использование личного или находящегося в распоряжении имущества для получения нетрудовых доходов (что также указывает на диктатуру пролетариата), то теневая её часть росла. Развитию теневой экономики в социалистической стране способствует то обстоятельство, что строительство социализма обычно начиналось в разрушенной колониально-освободительной или гражданской войной стране. Необходимость восстановления основных фондов, необходимость повышенной траты средств на защиту от внешней угрозы (в СССР в 1980-х на вооружение тратилось до 30% бюджета страны) не позволяло ещё уделять должное внимание производству товаров широкого потребления. В таких условиях обычно возникает соблазн распределения благ в обход законов, например, хищения на рабочем месте.

На рост «второй экономики» с 3,4% ВНП за 1960 год до 20% ВНП за 1988 год, по данным макроэкономического исследования Корягиной, сравнивавшей доходы и расходы людей, влиял и растущий уровень доходов граждан, опережающий рост возможностей их легального использования (правильным было бы здесь увеличение фондов общественного потребления). Сохранение теневого сектора экономики может поддерживаться отдельными чиновниками как возможность для коррупции, а рост теневого сектора оказывает в свою очередь разлагающее действие на партийных чиновников, так что их заинтересованность в сохранении общественного хозяйства оказалась в конце 1980-х меньше, чем в 1929 году, когда был предотвращён бухаринский вариант перехода к рынку, или в 1964 году, когда была остановлена дестабилизирующая народное хозяйство хрущёвская политика. Коррупция и наличие прочих неофициальных доходов деморализует трудящихся, подрывая их веру в социализм, и этим недовольством могут воспользоваться в своих целях контрреволюционные силы. И если развитию капитализма теневая экономика не особо мешает, т. к. работает по тем же правилам, что и основное капиталистическое хозяйство, то при социализме теневая экономика является враждебным коллективной форме хозяйствования очагом частнособственнических отношений и будет неизбежно выступать в качестве силы, заинтересованной в приближении контрреволюции и переделе собственности. Разрастание нелегального сектора при социализме прямо пропорционально распространению среди представителей власти оппортунизма и ревизионизма как проявлений имеющихся экономических противоречий. Кроме негативного влияния империалистического окружения, социальная основа оппортунизма остается до тех пор, пока сохраняются формы групповой и частной собственности, пока остаются товарно-денежные отношения и социальные различия.

Для уменьшения возможного сопротивления проводимая «сверху» реставрация капитализма прикрывалась сначала движением «к лучшему социализму», сопровождаясь в рамках т. н. «гласности» разговорами о демократии и антикоммунистической пропагандой, которая не гнушалась использовать в своих целях трагедию в Чернобыле, представлять помощь Афганистану бессмысленной бойней и преподносить субъективные недостатки начатых в середине 1980-х гг. реформ как системный изъян плановой экономики. В 1988-89 гг. была разрешена многопартийность, включая легализацию антикоммунистических партий, а после августовского выступления ГКЧП в 1991 году в декабре того же года была запрещена КПСС. Именно из-за явного контрреволюционного характера реформ классовая борьба стала открытой, в отличие от событий середины 20-го века: вслед за отдельными выступлениями коммунистов вроде Нины Андреевой сформировалось коммунистическое сопротивление, сначала в виде Марксистской платформы КПСС, в виде Движения Коммунистической инициативы, а затем и в виде Российской Коммунистической Рабочей Партии. Самостоятельно оформилась в виде КПРФ и оставшаяся на ревизионистских позициях часть КПСС, не примкнув открыто к контрреволюционерам и продолжив борьбу за своё видение социализма. Это ещё раз указывает на отсутствие единого контрреволюционного плана в правящей партии, а значит, на непредопределённость контрреволюции в Советском Союзе.

Контрреволюция в СССР имела негативные последствия и для его союзников. Во внешней политике были сделаны односторонние уступки империализму, были оставлены без поддержки партнёры. Несмотря на успехи, в 1989 году была прекращена поддержка прогрессивных сил Афганистана по защите демократических преобразований, что привело к победе контрреволюционных сил в Афганистане в 1992 году и к убийству бывшего лидера революции Наджибуллы боевиками Талибана в 1996 году в здании ООН в Кабуле. Произошедшие после уступок империализму контрреволюции в странах Восточной Европы (в отличие, например, от Северной Кореи и Кубы) объясняются тем, что социализм в этих странах вырос по большей части не в борьбе рабочего класса этих стран, а был принесён советской стороной вместе с победой над фашизмом, так что позиции компартий в этих странах во многом зависели от советской поддержки. Контрреволюционные процессы часто сопровождались в этих странах территориальным переделом вплоть до потери политической самостоятельности (хотя бы на правах автономии), например, в случае с аннексией ГДР со стороны ФРГ.

Победа политической контрреволюции в СССР в 1991 году повлекла за собой распад страны, а рыночные реформы в рамках дальнейшей социальной контрреволюции проходили под научным руководством представителей неолиберальной школы буржуазной политэкономии, ранее опробовавшей их на практике в Чили, в Боливии и Аргентине. Реформы Ельцина 1992 года под названием «шоковая терапия», названные по аналогии с неэффективным, калечащим пациентов и ныне не применяемым методом психиатрии, являлись инструментом дестабилизирующей империалистической политики буржуазии США по отношению к третьим странам с целью сделать их более зависимыми. Если бы руководство КПСС целенаправленно шло по пути рыночных реформ уже с 1953 года, то могло бы придерживаться плавного, более продуманного изменения социалистического экономического базиса на капиталистический. На деле же во второй половине 1980-х видны метания от социал-демократических преобразований до жёсткого перехода к рынку. По итогу рыночных реформ 150 млн. человек в бывших странах СЭВ оказались за чертой бедности. Социальная контрреволюция продолжалась до полного изменения экономического базиса общества и проходила через этап массовой (т. н. ваучерной) приватизации 1992-1994 гг., этап денежной приватизации 1994-1999 гг. и этап совершенствования правовых основ распоряжения государственной собственностью 1999-2003 гг., завершившись установлением в РФ государственно-монополистического капитализма как основного экономического уклада.

Расхождения взглядов на контрреволюцию в СССР связаны как с расхождением взглядов на строительство социализма, так и с осмыслением причин временного его поражения. Если социал-демократы считают советский социализм недостаточно демократичным и излишне централизованным, отвергая ввиду этого якобы негативного опыта марксизм в качестве научной основы построения социализма, то критики слева, как было показано выше, отказываются признавать социализмом «неидеальный» (в данном случае постсталинский) путь развития социализма в СССР и в связанных с ним странах. С одной стороны, трудящимся предлагается поверить в осуществимость «организованного капитализма», как у Гильфердинга, без кризисов и с растущим благосостоянием народа, перерастающего естественным образом в социализм, что не способствует революционной активности масс, только продлевая страдания людей от капитализма. С другой стороны, насаждается утопическое представление о социализме, когда классовые противоречия социализма с определённого момента преподносятся не как его собственные, а как уже капиталистические, что мешает выбору верного способа их разрешения в будущем.

Отождествление оппортунистического поворота с контрреволюцией размывает историко-материалистическое понятие контрреволюции. Представляя усиление мелкобуржуазного влияния в виде «мелкобуржуазной контрреволюции», используя затем это новое понятие в качестве синонима буржуазной контрреволюции для доказательства госкапитализма, сторонники теории госкапитализма в СССР искажают политэкономические понятия капитализма и социализма. Описывая явления поверхностно, вынося за скобки основной закон производства, останавливаясь на схожести социализма с капитализмом в названиях некоторых экономических понятий вроде зарплаты, прибыли и т. п., в силу исторических обстоятельств применявшихся и при социализме, но имевших там уже иное содержание, некоторые социалисты уподобляются представителям буржуазной вульгарной политэкономии, не выходящим за пределы внешних, кажущихся зависимостей, как это было отмечено уже Марксом. На деле же при сохраняющемся едином плановом хозяйстве и социалистической цели производства, при курсе на стирание социальных различий (пусть и неоптимальном) верно говорить не о госкапитализме, а о социализме. Проблемы в управлении социалистическим хозяйством в СССР были проблемами социализма, возникавшими во многом из-за отсутствия опыта в преодолении классовых различий, в уничтожении товарно-денежных отношений, в организации и контроле. На пути социализма приходится бороться также и с мелкобуржуазными пережитками, и с постоянным внешним империалистическим давлением, хотя эти негативные факторы, учитывая имеющийся опыт, стоит рассматривать как постоянные и заранее готовиться создавать новое общество при неблагоприятных условиях.