И. Сокильнецький

ОТВЕТ ПАНУ НОВАКУ С ГАЛИЧИНЫ

У нас во Львове хорошо известна поговорка, вошедшая позднее и в язык Пушкина, о том, что язык может довести до Киева. Впрочем, наше время исторически ценно именно своей нестабильностью и постоянной явной изменчивостью почти всех сфер общественной жизни, а потому многие истины быстро устаревают. Кто бы мог подумать, что эскалация одного из конфликтов в нашем, львовском коммунистическом сообществе доведёт гораздо дальше Киева, аж до Ленинграда? Именно до берегов Невы доводит В. Новака желание распространять влияние своих идей.

Кто же это такой? В польских коммунистических кругах этот элемент известен под кличкой, которая самими поляками относится к мату, хотя ещё Гёббельс относил её к расистским высказываниям. Самому В. Новаку это вероятно неизвестно, даже поверхностное изучение его работ не даёт оснований полагать, что он знает другие языки и выполняет пожелание, высказанное Валерием Босенко, что коммунист должен знать хотя бы четыре языка. Для В. Новака вероятно будет публицистической неожиданностью, но кроме языковой области к востоку от Галичины, которую он наводняет своими работами, существует и область польского языка, в которой коммунисты информированы о попытках поставок идейной похлёбки для нищих под видом ленинизма и готовы отражать такие попытки с полной опорой на метод материалистической диалектики. Не потому ли невозможно найти работы В. Новака на польском? Словацким коммунистам принадлежит то замечание, что Новак уже не новяк и печатно выступает хотя бы с 2002 года, а скорее всего и ещё дольше. О газете "Рабочий класс", где опубликованы последние статьи В. Новака, на Украине и даже в Беларуси в коммунистических кругах знает почти любой. Именно это издание после Жанаозенских расстрелов самым решительным образом поддержало массовые убийства героических рабочих, выдержавших до того длительную многомесячную стачку. Кажется, это вообще единственное такое издание в Европе среди провозгласивших ленинизм своим курсом. На этом можно было бы поставить точку и закрыть паноптикум политического паскудства, но согласно циркулирующей шутке от критики В. Новака не убежал ещё ни один советский коммунист, взявшийся за изучение "Науки Логики" или уже осиливший её. Именно развитие темы в этом направлении позволяет не ставить точку и рассматривать дело по существу.

В №37(668) В. Новак, действующий, по данным автора, из Львова, критикует известного львовского социалиста Константы Дымова. Последний известен предпринятым им до 2008 года политэкономическим исследованием, которое было опубликовано в Интернете за несколько месяцев до известного финансового обвала, а затем напечатано в старой редакции в начале этого десятилетия. Это издание "Капитализм – система без будущего" посвящено памяти львовского коммуниста Василия Тюкачёва и для своей эпохи даёт непревзойдённый материал, как основательность так и тщательность проработки которого заставляют признать его необходимым для изучения современными коммунистами. Следствия незнакомства Константы Дымова с работами Ильенкова и, в особенности, Гегеля вполне видны для любого, кто откроет его печатный труд. Некоторые из этих следствий оправданно и правильно критикует даже В. Новак, однако по последним работам видно, что товарищ Дымов повышает своё знакомство с "искусством оперирования понятиями" (В. И. Ленин). В этом неспешном освоении нет ни "чрезвычайной плодовитости", ни "личной пробойности", ни "неуёмной настырности". Свой главный труд Константы Дымов готовил почти десятилетие, а с подготовительными материалами и того более. Его "личная пробойность" такова, что эта интересная работа была напечатана с большими трудностями лишь через несколько лет, после того, как почти полностью сбылись изложенные прогнозы. А как "неуёмная настырность" может быть оценена В. Новаком, пожалуй, только публицистическая активность товарища Дымова, которой, однако, далеко до активности самого В. Новака.

После критики Константы Дымова, язык доводит В. Новака до Киева, в смысле до упоминания киевского журнала "Марксизм и современность", но тут же уводит и ещё дальше: критике подвергается известный ленинградский коммунист товарищ Попов. Первым пунктом критики является стиль лекций. "Вопросы раскрываются так..., что трудно составить какое-то глубокое самостоятельное мнение. Они не объясняются и не обосновываются..." Далее заявляется, что лектор принуждает слушателя согласиться с его мнением, поскольку ситуации описываются, но не обосновываются. Эти заявления В. Новака вынудили меня изучить многочисленные видеоматериалы с лекциями товарища Попова и его письменные работы, которые вопреки заявлениям В. Новака легко доступны "в ассортименте" по ужасающе длинному для В. Новака адресу "www.rpw.ru".

Действительно, проблема лекционной работы и её принципов почти никогда не снималась с повестки дня в коммунистическом движении. Марксизм-ленинизм был и остаётся почти с момента своего возникновения самой мощной как по научному, так и по организационному влиянию сократической школой. В соответствующих кругах на Украине, как и во времена П. В. Копнина, признаётся та максима, что коммунист должен уметь доказательно развернуть свою точку зрения из любых реальных предпосылок, которые затрагиваются в честной полемике. В. Новак, однако, не сообщает нам об этом, однако явно хочет провести схожую мысль. Вопрос уточняется тем самым так, что нужно рассмотреть возможность товарища Попова следовать этой максиме ещё античной диалектики. Существенной особенностью здесь является то, что гораздо чаще приходится слышать вовсе не обвинения товарища Попова, выраженные В. Новаком, а обвинения в том, что товарищ Попов сделал из научного коммунизма шоу. Политические и идейные условия Ленинграда и Львова всё же весьма различны, однако несомненно, что и там, и там сократический диалог является главным средством коммунистической работы. Главным — значит тем, без чего нет другого, потому что в отличие от сократического софистический диалог — это, если ещё и коммунизм, то уж точно не марксизм-ленинизм. Также не относится к главной форме коммунистической работы и монолог, даже ильенковский, поскольку монолог вообще-то не имеет необходимого выхода вовне, поскольку форму общезначимого монолога ещё нужно освоить и понять по внешним источником, а необщезначимые монологи тем менее могут задеть даже самого произносителя.

Одной из особенностей сократического диалога явлется та, которую знал сам Сократ, заявляя, что он пуст как бочка и лишь помогает рождению мысли у собеседника. В. Новак же упрекает товарища Попова в том, что тот "не позволяет слушателю ... выстраивать представление", "проникнув в суть". Справедлив ли этот упрёк? Это невозможно понять, поскольку он выдвинут вопиюще безграмотно. Проникновение в суть (Das Wesen) со времён Гегеля терминологически соотносится с пониманием (Das Verst?ndis), в то время как представление (Die Vorstellung) соотноится исключительно с раннми стадиями познания и компонентами кажимости, с тем, что привносит в категорию "действительность" (Die Wrklichkeit) значение от wirr (запутанный, неясный). Значит. получив проникновение в суть, слушатель должен, по мнению В. Новака, далее выстраивать представление, получить образ (Die Weise), повторяя известный путь упаднической линии послегелевской немецкой философии от сути до мути (от твёрдого знания сущности, Das Wesen до образа Die Weise). Надо заметить, что в классической философии познание в представлении и образность всегда связывались и противопоставлялись в качестве конечной точки познанию сущности, которое хотя и не может идти вне образов, никогда их не содержит как результат. На фундаментальное отличие эффекта понимания от представления указывал ещё немецкий мистик Экхарт в XIII веке. Оно было сохранено и положено в основу системы Кантом, рассмотрено Гегелем, воспринято Лениным. В официальной советской теоретической педагогике однако процветала вполне новаковская тенденция — под видом наглядности протаскивались самые абстрактные образцы явлений и сознание школьников намертво вцеплялось в образность. Это было одним из факторов того, что позднесоветская школа разложилась сейчас до состояния действующего рассадника всех типов извращений — от познавательных до половых. И вместе с тем понимание наглядного как конкретного, как многостороннего, многими нитями вплетённого в практику жизни обусловило успех работы Антона Макаренко.

Итак, порождают ли с необходимостью у собеседника лекции товарища Попова истинные мысли? Отвечая на этот вопрос, очень сложно не заметить фундаментального противоречия: лекция достаточно неоднозначно соотносится с сократическим диалогом, который позволяет раскрывать также и обоснования. То, что мы можем видеть на видеозаписи, это скорее "ильенковский монолог", чем сократический диалог. В таком формате лектор скорее предугадывает наиболее вероятные и существенные возражения оппонентов, но, увы, не может судить об истинности такого предугадывания и потому сократический диалог достраивается, конечно, лишь наполовину. Было бы интересно увидеть В. Новака на месте товарища Попова и, например, порадоваться тому, что В. Новак-таки сможет преодолеть диктат по существу монологической формы над главной для коммунистов сократической. Или не порадоваться, поскольку, думается, есть и более глубокие основания такому положению вещей. Вовсе не хочется убеждать читателя, что коммунистические лекции по существу невозможны, поскольку ведь именно на Украине работал такой их мастер, как Валерий Босенко. Потому разумно будет приглядеться к его лекциям и к тому, чем занят товарищ Попов. В этой связи разумно развить до противопоставления различение лекции и митинга.

Охватывая заострённые крайние черты митинга, отметим, что в митинговом выступлении объективная сторона вопроса не является главной и значима лишь как продолжение субъективной. На митинге истина высказывается не субстанционально, как на лекции, а по поводу, она развивается не столько из своих посылок, сколько из тематической связи с узко понятой актуальностью митинга. На лекции, наоборот, для основного внимания объективной стороне истины её субъективная сторона должна пониматься слушателями схоже. Именно так было на лекциях товарища Босенко, поскольку его слушатели не были, как правило, суррогатной общностью "слышателей", а относились к группам научной самодеятельности, в которых поднимались проблемы, затрагиваемые им на лекциях или подобные им. Потому, хотя на лекциях товарища Попова оператор почти не уделяет внимание слушателям, их особенности легко можно предположить. Действительно, очень похожий стиль лекций получался у товарища Босенко, когда выступление уклонялось в сторону митинговости. Тогда он не мог быть уверен за то, что слушатели проработали раскрывающиеся в лекционном материале моменты на своём опыте. Тогда слушатели имели обычно низкий научный уровень, проявляющийся также и в том, что им трудно ставить грамотные возражения лектору. Это не недостаток, а скорее беда тех условий, в которых действует товарищ Попов. Если предполагать, что российское коммунистическое движение в научном плане отстаёт от украинского и немецкого, то для коммунистов другой страны это может быть лишь мотивом поднять это движение до немецкого или украинского уровня. По Ленину именно подобный мотив должен затмевать собственно критические задачи — они должны быть подчинены повышению научного уровня российского как политического, так и неполитического коммунистического движения. Из общих жалких российских условий товарищ Попов, вероятно, лишь изредка может выбираться, а потому подлинный уровень его выступлений — это скорее уровень выступления на съезде политэкономов-марксистов, где была предпринята яркая для России попытка поставить заслон распространению оппортунизма.

Не привлекая к объяснению особенностей лекционной работы такие мощные внешние факторы как контрреволюционность российского режима, в духе практического материализма разумно будет свести проблему к организационным навыкам товарища Попова. Вне зависисмости от причин, которые могут быть самого уважительного свойства, товарищ Попов всё ещё не смог организовать такой научный процесс, который удалось организовать товарищу Босенко. На видеозаписях семинаров Красного Университета не заметно никаких следов существования проблемных групп и вообще создаётся впечатление, что работа по осмыслению теоретического материала выполняется каждым товарищем сугубо индивидуально, чуть не отдельно, а опосредующим звеном является только товарищ ведущий, но вовсе не предварительные групповые обсуждения. Именно последние товарищ Босенко признавал существенными для своего метода работы, поскольку именно в таких черновых обсуждениях, с одной стороны, отключаются многие факторы торможения при выдвижении гипотез, а, с другой стороны, создаются самые благоприятные условия для взятия каждым максимальной посильной научной ответственности. Попытка усвоения, понимания и разворачивания подобного метода коммунистической работы находится вполне в пределах возможного организационного воздействия. Однако незнакомство товарища Попова с работами Ильенкова или неумение их прочитать вовсе не наталкивает его на эти апробированные на Украине методы работы, которые хорошо себя зарекомендовали. Пожалуй, единственная сложность разворачивания научно-образовательной работы, как её проводил товарищ Босенко и его последователи, состоит в необходимости нахождения аудитории, готовой самостоятельно продвигаться в решении своих мыслительных проблем. Однако, как правило, необходимый элементарный уровень мотивации достигался более чем у 19/20 слушателей и потому уместно принять организационный метод товарища Босенко применимым и в Ленинграде, раз формы коммунистического образования там правильно позиционированы для привлечения слушателей с такой элементарной мотивацией.

Именно такой должна быть положительная критика аспектов лекционной работы товарища Попова, а вовсе не критикой по В. Новаку, ведущей нас в мир представлений (или в "Мир как представление"?) после понимания сути.

Что касается дальнейшей политэкономической критики товарища Попова, то она основывается на непонимании В. Новаком соотношений главного, особенного, основного и ряда связанных категорий. По имеющимся сведениям это положение уже было разобрано в других публикациях, однако далеко за рамки научной этики выходит приписывание товарищу Попову "протоварной" позиции в отношении движения к бесклассовому обществу. Каждый, желающий ознакомиться со взглядами товарища Попова, может по многочисленным печатным и устным выступлениям убедиться, что он отстаивает неразрывную связь сужения сферы товарных отношений и процесса преодоления классового деления в эпоху диктатуры пролетариата.

Впрочем, целевые установки В. Новака, позволяющие ему заниматься подобными передержками, весьма интересны, в частности, жирно выделено "восстановление революционности марксизма, восстановление научности марксизма". Вдумаемся! Такая постановка целей имплицитно (скрыто, но необходимо) предполагает, что нечто, называемое марксизмом, сейчас в лучшем случае слабо революционно и слабо научно, а в худшем случае контрреволюционно и антинаучно. Если марксизм полагается В. Новаком в смысле движения, то странно, почему он доверяет самопредставлению такого по существу антимарксистского движения как марксистского? Если же В. Новак полагает марксизм как теорию, то говорить о нереволюционности или ненаучности уместно разве только по отношению к слабо теоретизированным построениям, замаскированным под марксизм. Это, например, сусловщина и продолжающие её воззрения горбачёвцев Яковлева и Симоненко. Но почему тогда у В. Новака не хватает трезвости для неотнесения подобной дряни к марксизму? Пожалуй, даже располагающее к автору рядоположение революционности и научности не отличается удачностью, в том числе и потому, что революционность и научность в марксизме не рядоположены, а необходимо связаны. Революционная практика за Марксом (Тезисы о Фейербахе) характеризуется совпадением изменения обстоятельств и изменения мышления, моментом тождества субъективного и объективного, которое под названием истины является основанием науки. Потому пора бы и самому В. Новаку приобретать более твёрдые опоры не в желательности самоутверждения за счёт слабо обоснованной критики, допускающей передержки, а в том самом изучении существующей действительности и мирового наследия революционной мысли, к которому он призывает.

***

Амбиции В. Новака весьма обширны. В №42 (673) в своём очередном материале на площадях всё того же издания "Рабочий класс" он объявляет о желании отстаивать революционное направление против реформистского. Уже в начале своего материала он сообщает нам о якобы оппортунистичности Коммунистической партии Греции, не удосуживая себя исследованием борьбы разных тенденций в этой организации и анализом их влиятельности. Точно так же заведомо голословно предполагается почти полная оопортунистичность РКРП и СКУ. Возможность победы революционной линии в этих организациях и вообще её положение в них не обсуждаются, вероятно, потому, что особо внушительно на фоне гнилого реформизма должны выглядеть «образцы» — будто бы огромная и практически успешная группа сотрудников издания "Прорыв" и, конечно же, публикующая В. Новака РПУ, которая "(м-л)", не путать с теми, которые не (м-л), если такие появятся!

Издание "Прорыв" имеет за плечами не менее десятилетия. За это время его сотрудники не совершили никаких новых исследований в области научного коммунизма, которые имели бы всеобщее значение. Точно так же нельзя сказать, чтобы на порядок возросло число сторонников этого издания. В той части научно-коммунистического сообщества, где мне приходится действовать, работы сотрудников "Прорыва" как правило, получают известность, но никакой научной ценности за ними не обнаруживается, в чём и приходилось несколько раз убеждаться. Как вообще оценивается это издание? Да простится ссылка на польских товарищей, но весьма метко это издание было охарактеризовано как прорыв фурункула, а именно шаффовско-сусловского фурункула. Это ведь, действительно, похоже, когда небольшое белое и чистое тельце заявляет о своих правах среди нагноений, протухающей лимфы, пота и разлагающихся тромбоцитов. Однако в реальности это небольшое тельце такое белое именно потому, что развивается как неотъемлимый компонент всей окружающей тухлоты и провоцирует её образование вокруг своего ядра. Стоит убрать подобное ядро и всё заживёт.

Но история "Прорыва" вовсе не сводится к этой аналогии. По информации российских товарищей, В. Подгузов, играющий важную роль в редакции, в своё время работал в московском городском комитете РКРП. К сожалению, никаких действий по широкомасштабному источниковедческому поиску послеленинского развития марксизма он не предпринял. Похоже, что в "Прорыве" не владеют не только первоисточником (работами Гегеля), но и принципами его переработки. Из цикла статей по проблемам физики мне помнятся только выжимки из Энгельса, которыми охотно прикрывали свои голые задницы даже советские позитивисты, господствовавшие в официальной философии.

Теоретический облик издателей "Прорыва" весьма специфичен Это люди, которые в общем убеждены, что никаких существенных открытий и исследований в макрсизме-ленинизме после 1952 года не было сделано. Также они убеждены, что марксизм-ленинизм вполне исчерпывается политической сферой деятельности. По крайней мере, многочисленные просмотренные политические материалы "Прорыва" не содержат оговорок, что авторы уделяют исключительное внимание политике по необходимости момента, а не потому, что не считают политическую сферу единственной областью проявления марксизма.

Из послесталинской эпохи не признается ни одной личности, за которой бы сотрудники "Прорыва" признали существенный вклад в развитие марксизма-ленинизма, а потому весьма закономерно, что изолированный от существенной части послеленинского марксизма "Прорыв" оказывается прорывом фурункула в воздух. Фундаментальные исследования Ильенкова, Босенко, Глушкова, Канарского, Жданова-мл. если и известны им, то в качестве объектов пренебрежения или отвержения. "Прорыв" игнорирует не только украинскую коммунистическую литературу, но также польскую и немецкую, намекая однако, что не прочь поруководить и немецким коммунизмом "по старой памяти". Ненависть отдельных таких прокоммунистических элементов к украинскому и польскому языкам зашкаливает, она намного пересиливает их стремление к истине, однако хуже от этого будет вовсе не украинцам и полякам, которые сумели завоевать новые научные высоты, а всё тем же элементам, которые, поддерживая ранее бешеную травлю Ильенкова, удивляются, что никто не собирается признавать их разработки передовыми и отдавать себя под их руководство. Широкий круг этих идеологов от "Прорыва" до Ацюковского един в неспособности понять послеленинское развитие марксизма Ильенковым, Глушковым, Босенко и Канарским. Господин Ацюковский с коллегами составляет в нашем-то веке "Исходные положения коммунистической идеологии"! Правда, давление, котрому он подвергся букавально со всех сторон, заставило его исправить эту явную оговорку по Фрейду и назвать очередную редакцию "Исходные положения коммунистической теории". Правда, честное слово, лучше бы название не менялось, поскольку содержимым так и осталась идеология: послеленинское развитие научного коммунизма так и осталось отражено исключительно за обложками этого издания.

Если убеждённость в действенности марксизма-ленинизма "Прорыв" получил как восприятие международных тенденций, то специфическое понимание марксизма-ленинзма как теории, не претерпевшей существенных изменений с 1952 года, эта специфически сусловская черта, укоренённая им в Москве в том числе и через травлю сторонников Ильенкова. В то время, как в Киеве проводил исследования Босенко и поддерживал позицию Копнина, публично возражавшего по вопросу оценки Фихте и Гегеля Сталину, в Москве плевелы надёжно защищали здоровый научный посев от света далеко не научными методами. Тем не менее, очищение от сусловско-ульбрехтовской грязи сейчас охватило все значимые коммунистические центры Европы и происходит в самых разнообразных формах, то как размежевание с евролевыми, наследниками "еврокоммунистов", то как открытая оппозиция Шаффу (в Польше). Именно эти мероприятия через десятилетие вывели восточногерманский коммунизм в отряд борцов первой линии как на научном, так и на политическом фронте. В Киеве с подачи Копнина и Босенко верность сусловщине просто, но не без риска профанировали, поскольку диалектика учит, что любая формальность может быть профанирована. Примерно тем же занимался в Ростове-на-Дону Жданов-младший, состоявший в переписке с Ильенковым, который жил в Москве и потому, пожалуй, единственный был в таком невыгодном положении. Вот и сейчас в Ленинграде в рамках Красного университета изучают "Науку Логики", что во всех вышеназванных случаях было началом решительного и необратимого размежевания с сусловской линией, которая поныне в разных модификациях присутствует в московских прокоммунистических кругах.

Львовянин В. Новак вписался в московскую просусловскую компанию по вполне понятным причинам. В последние годы в полном соответствии с ленинскими заветами теоретическая позиция коммунистов Галичины должна включать пропаганду той или иной административной общности с Россией, в то время как в Донецке коммунисты точно так же должны высказываться за возможность не иметь такой общности. Всё это, конечно, не может иметь той остроты, которую имел бы подлинный национальный вопрос, поскольку влияние российского колониализма вовсе не превосходит силы местных капиталистов даже в Донбассе. Тем не менее, возможная здесь скользкая дорога компромиссов легко доводит до падений политических, а там и теоретических. Один известный львовский коммунист даже писал статьи в поддержку российского туризма на Галичину, хотя всем ясно, что туристические потоки такого рода не носят преимущественно пролетарский характер. Вот и В. Новак не без влияния Ленина решил найти непременно решительную коммунистическую фракцию в России, но по понятной львовской склонности в первую очередь обратил внимание на Москву и действительно, нашёл самую решительную из московских коммунистических фракций. Этот извинительный московоцентризм львовского коммуниста неизвинительно совпал с настроением в некоторых московских кругах и сплотил "Прорыв". Вот, честное слово, лучше бы В. Новак сплачивался с ростовскими или ленинградскими коммунистами. Даже клинический шеллингианец Майданский из Таганрога выглядит научной вершиной по сравнению с любым из московских "теоретиков". Своей открытой пропагандой наследия Спинозы и Ильенкова, своими работами на нескольких языках он приносит неизмеримо меньше вреда коммунизму, чем своей скрытой и часто бессознательной пропагандой сусловщины наносят коммунизму некоторые московские "теоретики". Но даже это не всё. Если действительно В. Новак действует во Львове, то по меньшей мере странно игнорировать наследие Ивана Франко и Леси Украинки, которые удачно соединяли научный, переводческий, революционно-просветительский и художественный талант. В свою эпоху соизмеримых русскоязычных авторов по силе воздействия просто не существовало после заключения Чернышевского и смерти Некрасова. Босенко и Канарский, как прямые исполнители ленинского научного завещания, внёсшие важнейший вклад в развитие диалектической логики, — это тоже авторы международного масштаба наравне с Ильенковым. Признание их наследия будет иметь далеко идущие благотворные последствия даже для немецкоязычного коммунизма. Всё это "пророки своего отечества" и В. Новаку было бы лучше заняться распространением украинского влияния в Москве, чем сусловского на Украине. По крайней мере, рано или поздно, но и в Москве будет невозможно игнорировать послесталинское развитие марксизма-ленинизма. Поэтому если В. Новак действительно хочет добиться "интернационального союза рабочих, способного обеспечить окончательную победу пролетариата", то лучше бы ему было заниматься сближением для начала российской, украинской и немецкой коммунистических культур: каждая из них имеет свои перлы, пока не дошедшие до соседей, но имеющие безусловно мировое значение. Уже украиноязычный или русскоязычный обзор развития диалектической логики в ГДР очень многое дал бы для формирования этого скелета пролетарского единства на востоке Европы. Не менее интересным был бы и для немцев обзор работ Босенко и Канарского, не говоря о более простом напоминании вклада в марксизм Ивана Франко и Леси Украинки, которая на мемориальной доске в Берлине уважительно и метко охарактериазована как великая украинская мыслярка (Dichterin).

Только научное единство сохранивших научный уровень коммунистов Германии и Украины с передовыми группами российских коммунистов позволит последним использовать пространственные и ресурсные преимущества своей страны в коммунистической тенденции с перспективой образования такого научного и политического единства, которое без многих условий легко перерастает в военный союз, подобно ситуации 1919–1921 годов. Более того, без выхода на передний край марксистско-ленинской науки невозможно и внутреннее единство российских коммунистов, которые в научном отношении разбиты на местные группы в разных краях, примерно равных Беларуси по размерам или численности населения. Потому импорт последних достиженийй марксизма-ленинизма в Россию приобретает исключительное значение и как прививка против ревизионизма, имеющего прочные позиции в Москве, и для победы над контрреволюцией на востоке Европы, которая крепко держится за действующий российский режим. Но В. Новак занят не этим, а больше политическими обличениями, как будто за политической деятельностью нет сфер приложения марксизма-ленинизма. Такую позицию в Польше называют "nulo veritas exter politica" (нет истины вне политики). И эта позиция — типичное извращение узкого кругозора, основанное на том, что вне политической практики марксизм-ленинизм не формируется. Однако сторонники этой позиции забывают, что марксизм-ленинизм как метод материалистической диалектики превосходит непосредственные политические потребности пролетариата и позволяет формировать как "прикладную Логику," не только политэкономию (Маркс), но и психологию (Лурия и Леонтьев) и даже эстетику (Канарский). И созданные как ответ на потребности борьбы за коммунизм эти науки также могут принести немалую пользу пролетарскому движению. И потому их изучение это и есть лучшая "борьба с исследованиями, вносящими в умы идеологический возврат". Но при этом нужно помнить и то, что сам по себе политический коммунизм намного старше научного, например в Германии первая организация политического коммунизма относится ещё к 1510-м годам. Потому ограниченный политикой коммунизм не может не стремиться к хорошо известным донаучным, идеологическим формам коммунизма, которые в современности по существу буржуазны. Вот почему В. Новак очень рискует впасть в подобие вейтлингианства.

Критикуемый В.Новаком Попов всё-таки не раз прочитал "Науку Логики" и даже смог организовать передачу знания о принципах её переработки другим людям. Не за это ли товарищ Попов подвергнут критике далее? Не упускает ли В. Новак при этом, что по пониманию марксизма-ленинзма он представляет из себя лишь количественную модификацию тех, кто придерживается сусловских позиций и по факту доводит марксизм-ленинизм только до 1952 года?

Вот, однако, содержательное требование В. Новака — он желает получить текст лекций Красного университета. Мы не будем предполагать что единственной целью этого является облегчение себе критической или критиканской (по настроению) работы. Допустим, В. Новак действительно убеждён, что текст лекций — это особо значимый материал по сравнению с видеолекциями. В работе "Воспитать воспитателя" Валерий Босенко беспощадно высмеивал составление канонических текстов лекций и указывал, что в таком случае роль лектора низводится до ретранслятора и прямо иронизировал над техническим значением такого слова, описывающего в официальных циркулярах роль лектора. По мысли же Босенко роль лектора состоит именно в субъективной передаче своего опыта, а его значение для аудитории в передаче объективной логики предмета лекции, но раскрываемой субъективно. Именно эти два момента лекционной работы образуют пригодную к усвоению истину в её типичнейшей форме единства объективного и субъективного. Устранение любого из этих моментов обессмысливает весь процесс. Потому по-настоящему великие лекции, сыгравшие важную роль в науке, записывались как переработка итога произнесения, а не составлялись заведомо. Именно последующий момент, который сейчас тождественен текстовой расшифровке произнесённого и образует собой основу подлинно научного материала. Так подходили к задачам лекций И.Г. Фихте и Г.В.Ф. Гегель, В.И. Ленин и А.Н. Леонтьев. Что касается самого В.А. Босенко, то записи его лекций не считаются серьёзным документом, поскольку их основные идеи по содержанию изложены письменно в более стройной форме, а лекции часто являлись редукцией идей уже изданных работ, что, однако, не снижает их значения как формы коммунистической работы товарища Босенко. Кроме того, известная критичность украинских коммунистов к видеолекциям вызвана, кроме доводов из "Воспитать воспитателя", ещё и тем, что они ещё менее, чем обычные лекции могут быть элементом сократического диалога. В этом смысле сократический диалог по классической традиции имеет не индивидуальную, но несомненно интимную компоненту — прохождение теории через чувства для её утверждения как убеждения. При просмотре видеолекции этот момент ослаблен, поскольку на живой лекции есть теоретическая возможность апелляции к аудитории против показавшихся неубедительными доводов лектора сразу же после их высказывания и в такой же форме. В случае видеолекции поворот сюжета в неубедительную для зрителя сторону разрушает диалогический момент ещё сильнее. Ещё сильнее разрушает сократический момент преимущественно монологической лекции её стенограмма; литературная переформулировка мысли уже почти всегда предпочтительнее ёе по восприятию для посторонних. Но вся эта система аргументации не может быть направлена в российских условиях против "превращения коммунизма в шоу". В условиях малых ресурсов на пропаганду видеолекции становятся формой коммунистической работы для бедных духом или богатых территориями. В современной России, конечно, перевес на стороне последнего фактора.

Есть у В. Новака и вещи, на которые даже нет желания содержательно возражать. Что можно возразить против того, что его разнообразные оппоненты всегда реформисты, даже если они признают необходимость неуклонного необратимого расширения нетоварных отношений и всеобщую необходимость диктатуры пролетариата? Что можно возразить против того, что эти оппоненты "науськивают" кого-то то ли вместе, то ли по отдельности против РПУ(м-л)? Дело вроде бы до недавнего времени было именно в В. Новаке или такое его полное самоотождествление с партией — это оговорка по Фрейду? Что можно возразить тому, что против него науськивают "малоопытных в революционном деле"? Неужели начать измерения опытности в революционном деле? Можно ещё было бы попытаться, если бы основным компонентом революционного дела уже была бы политика, но это не в нашу глухую эпоху контрреволюции, когда революционное дело имеет почти исключительно и всецело теоретическую форму. Или будем учиться измерять теории? Бонжур, позитивизм!

Как низко должен оценивать мыслительные способностей лекторов Красного университета В. Новак в своём предположении, что они заведомо до лекций имеют их текстовую форму! Сократический диалог при такой постановке вопроса заведомо выпотрошен из таких лекций и роль мышления преподавателя стремится к нулю. Так ведь за последнее уже критиковал В. Новак? А что же, он хочет, чтобы всё было ещё хуже? Какое возможное расширение аудитории он рассмотрел в публикации заготовок лекций? Неужели к лектору, а не к библиографу идут за материалами по некоторым проблемам? Или всё же важен субъективный импровизируемый момент особенного преломления объективной истины рассматриваемой проблемы через жизненный опыт лектора? Делится ли вообще, по мнению В. Новака, этим опытом лектор и возможна ли адекватная передача этого опыта вне его наблюдаемой активности через засушенный результат произнесения? Разве не подобными засушенными "истинами" мы сыты ещё с сусловских времён? Что же тогда в применении к засушенным лекциям значит гегелевское (и ленинское) понимание истины как процесса и ничтожности результата без всего пути к нему? Но, кажется, в "Прорыве" никогда не будет остановки потока готовых умертвлённых словесных "истин" или "жареных рябчиков науки", как называл их Кант.

Однако понимание сущности лекций у В. Новака удивительно. Он предлагает изъять из корпуса материалов Красного университета именно семинары, которые куда ближе к сократическому диалогу, чем лекции. Эта неприязнь избирательна: ей подвергаются только семинары, где курсанты воспроизводят "Логику" Гегеля и логику Гегеля в формах разворачивания простых категорий. Не секрет, что гегелевская "Логика" вызывала и ранее бешеные нападки позитивистов и пропозитивистских элементов. А натурфилософия, к формам возрождения которой склоняется "Прорыв", — это тот же позитивизм и вполне по Ленину они легко оборачиваются, так же, как, например, абстрактный материализм и абстрактный спиритуализм. Именно пронатурфилософские круги в СССР примерно с момента смерти Сталина плавно переключились на позитивизм, всё так же по старому отвергая диалектический метод по факту, но признавая его на словах. Прикрываясь ранее цитатами Энгельса в обоснование пронатурфилософской линии, эти люди, даже не поменяв набора цитат, принялись трактовать их пропозитивистски. Как и всегда скептики по вопросу о роли философии (позитивисты) — это разочарованные догматики (натурфилософы) и весьма неприятно представлять такое будущее "Прорыва".

Возвращаясь к содержательному воспроизведению категорий "Науки Логики" на семинарах, нужно отметить, что в условиях небольших средств на коммунистическую пропаганду такая работа не может не быть одной из самых эффективных. Начитывание классических источников по политической теории — это вовсе не то, что безусловно требует вмешательства лекторов. Политические работы, по широко распространённому на Украине мнению, нужно поднимать от личной потребности докопаться до решения разбираемых в них проблем, но уже метод этого докапывания весьма трудно выработать отдельно. Здесь, безусловно, нужна помощь и передача опыта освоения сложной методологической проблематики. И товарищ Попов если не превосходно, то безусловно добросовестно и грамотно выполняет свою работу по содействию проникновению в классическое изложение диалектического метода Гегеля. Это можно смело заявить, поскольку автору известны практики по изучению "Науки Логики" во всех странах Центральной Европы, где оно ведётся и некоторые эти практики имеют уровень несколько ниже ленинградских.

С этой-то высокой точки критики работы с "Наукой Логики" через мостик известных положений ленинизма В. Новак переходит к людям, для которых "Прорыв" "излишне увлекается теорией"! И это действительно ужасно, если таких людей, как В. Новак считают завзятыми теоретиками хотя бы по их самопредставлению или по количеству времени, которое они уделяют т.н. "теоретическим" вопросам. Это означает наличие у нашего "коммунизма" таких тёмных углов, куда вообще не проникает свет мысли. По разным причинам таких углов особенно много в Москве, откуда и исходит главным образом претензия к сверхтеоретизму. Какой приговор на страшном суде истории заслужили эти обвинители лучше даже не сообщать, но не может быть ничего показательнее обвинения людей с узким кругозором, ограниченным 1952 годом, в сверхтеоретизме. "Невежство — это демоническая сила и мы опасаемся, что оно станет причиной ещё многих трагедий" и главный игрок этого трагического фарса — это тот, кто в своих политических сверхпретензиях на руководство всеми и объединение всех научно так низко пал. Организационные претензии В. Новака впечатляют на фоне ситуации в Москве или мешанины в головах львовских коммунистов, но тоже не новы. Например, у Ленина выбирается мысль о невозможности создания крепкой классовой партии без общей газеты. В буквальном понимании этот пересказ является глупостью, точно так же как отождествление материи с веществом. В наше время стабильно падает тираж любых печатных периодических изданий, а газет в особенности. Это относится к общей тенденции в большинстве стран мира и в масштабах десятилетия. Также постепенно и уверенно повышается значение электронных ресурсов публикаций. Это требует от нас философского понимания замечательной мысли Ленина из работы "Что делать?". Это понимание можно развернуть так, что для сплочения классовой политической организации пролетариата необходима коллективная форма взаимодействия, где каждый может проявлять свою субъектность в науке, а параллельно и в организационно-технических вопросах, содействуя проявлению такой субъектности в других и выявляя при этом уклон в сторону тождества или различия своего теоретического и практического сознания. Именно их тождество означает в общем смысле революционность и именно выработка этого тождества в коллективной работе — суть такой коллективной формы ознакомления с теоретическими воззрениями, их оценки и проведения в жизнь.

Изложенное не свидетельствует в пользу работы в социальных сетях, поскольку те представляют форму производства одиночества на публике и их возможность сплачивать несуррогатные общности не доказана, при том, что безусловно доказана возможность сплочения таких общностей в ходе живого общения. Точно так же разворачивание ленинского понятия коллективного организатора не может свидетельствовать в пользу простого сайта с набором публикаций. Выработка современной формы такого просветителя и организатора — это не вопрос теории, это вопрос практики, поскольку его границы и предельные возможные ответы весьма чётко очерчены как современной теорией, так и прошлой практикой пролетарской классовой газетной работы. Поэтому в общем неверна постановка вопроса В. Новаком о действительном значении технически добротной газетной работы в существующих организациях. Дело может касаться не только смены её содержания на научное, как думает В. Новак, но также не может не быть затронута и её форма. Отказ от параллельной работы в сети Интернет — это вовсе не самое удачное решение по объективным причинам, а выработка формы паралеллизма с упором на повышение научного уровня читателей это существенно новая, необходимая и интересная задача.

Предлагаемое основание интернет-библиотеки — это уже иной пример шатаний. Чем В. Новака может не устраивать каталог marxists.org понять не просто, а тематический отбор "по требованиям времени" и пр. нужно признать мерой, обоснование которой весьма туманно, особенно при желаемом наличии научной коммунистической прессы. Или эта пресса будет давать материалы против "требований времени и интересов современного коммунистического движения"? Вместо попытки прояснения связи интернет-ресурса и газетной работы мы видим их рядоположение аж в соседних развёрнутых на 3-4 абзаца пунктах, в разных "отраслях желаний" В. Новака. Всё это дополняется желанием установить "жёсткий контроль" над содержанием такой "библиотеки" и "всех без исключения имеющихся ныне изданий, числящихся в коммунистических и левых". Кто бы мог пойти навстречу подобному утопическому желанию пана Новака? Это конечно те люди, которые могут помочь ему установить такой контроль, а затем просто убрать его вместе с коммунизмом из таких "имеющихся ныне изданий, числящихся в коммунистических и левых". Вот кто всегда будет рад централизации! Стоит ли В. Новаку после таких желаний понимать невозможность однородной классовой позиции в разных изданиях по объективным причинам? Бессмысленно подавлять оппортунистические издания ещё и потому, что не иная (скрытая) форма оппортунизма, а открытое с ним размежевание есть уничтожение его эффективности. Потому не следует даже в желаниях лишать автора этих строк возможности читать оппортунистические издания и материалы, поскольку в противном случае размежевание с их позициями может сильно затрудниться и приобрести скрытые и глубокие формы иносказаний по образцу теологических споров. По недавнему опыту можно вспомнить, что оппортунистические силы внутри КПСС активно поддерживали пропозитивистких теоретиков вроде И.С. Нарского или Д.И. Дубровского, в то время как все вместе они активно прикрывались марксизмом и ленинизмом. Нельзя сказать чтобы это изменение самой существенной формы проявления оппортунизма сильно облегчило борьбу с ним, поскольку ещё ранее, в 1950-х Ильенков уже предлагал провести разграничение коммунистических элементов по их отношению к возникновению и прехождению товарных отношений. Это разграничение по мысли Ильенкова, с которой был полностью согласен Ю.А. Жданов, должно было быть проведено формально-юридически и партийно-организационно, но вместе с этим и теоретически. Это, с одной стороны, придало бы оппортунистам "законности", с другой стороны, позволило бы легче вести размежевание с ними, а, с третьей стороны, это бы сильно сократило возможности определённой части номенклатуры ловить рыбу в мутной воде. Помимо вреда для развития марксизма-ленинизма непроведение этого ильенковского предложения и принятие либермановщины очень быстро выработало целый слой цеховиков, которые стали экономической основой контрреволюции и главными противниками организатора прехождения товарных отношений — В. М. Глушкова.

Третье желание В. Новака заключается в создании "единого идеологического центра". Любой немец подтвердит, что это полная оговорка по Фрейду. Возможно, конечно, В. Новак понимает под идеологией вовсе не то, что всю жизнь понимал под ней Энгельс, но даже тогда его претензии на организацию некоего ненаучного центра, связанного с коммунизмом ещё менее ясны. Точно так же не доказаны обвинения КПГ со стороны В. Новака в том, что она является идеологическим центром и одновременно имеет авторитет. Может ли идеологический центр иметь авторитет, если считать, что мы имеем дело с современным научным коммунизмом, а не с идеологической поделкой в духе Вейтлинга? Одним словом, В. Новак в духе затмевающего истину современного субъективизма требует централизацию с предоставлением своим коллегам широких прав вплоть до "жёского контроля" в неких "коллегиальных органах". При этом в отличие от представителей классической линии философии он вовсе не озабочен тем, чем помимо аппаратных механизмов он обеспечит превосходство своей позиции как истинной. А я надеюсь, что хотя бы для себя В. Новак отождествляет свою позицию с истиной, если конечно он не является законченным идеологом, прикрывающимся словами "научный коммунизм" и подобными. Вспомним, что Ленин в "Что делать?" обосновывает свой газетный план работы как, говоря словам Гегеля, "сам себя собирающий путь". А в своём фрагментарном плане В. Новак не только не пытается разворачивать аспекты стратегической цели в такой сам себя собирающий путь, но вовсе не соотносит даже соседние пункты, допуская повторы мыслей. Может ли этот человек, который явно не проштудировал и не превзошёл в мысли "Науку Логики" утверждать, что он понял Маркса или даже Ленина? Как он может легко обвинять в узости кругозора абсолютно всех своих оппонентов, среди которых есть и весьма квалифицированные и добросовестные учёные-коммунисты. Эти люди явно могут понять В. Новака, для них его сознание является вполне понятной формой идеологии, политическим редукционизмом, этаким переносом шулятковщины на высший уровень классовой борьбы. Но, как правило, сознание всех уже раскритикованых диалектиков не может восприниматься В. Новаком иначе, как разорванность моментов, в которых он видит рядоположенность: то добросовестность, то злонамеренность, то ленинизм, то ревизионизм, то нетерпение, то медлительность. Про предлагаемую В. Новаком политическую линию можно смело зачвить: nulo veritas inter ipsos politica. Dixi.